Письмо с того берега

– Готовы ждать до утра.

В ожидании перевода они расположились в большой профессорской библиотеке. При задержании преступник поцарапал Богдану щеку. Элина попросила у Нинель Николаевны аптечку, обработала рану и залепила ее пластырем.

– Спасибо, – Богдан задержал ее руку в своей, но Элина тут же освободилась.

– Пусть заживает.

В просторном кожаном кресле Элина ощутила, что напряжение трудного дня постепенно спадает. Такие же чувства испытывал Богдан.

– Знаешь, о чем я вспомнила? – заговорила она. – Там в Москве, когда позвонил Лутонин, Я не назвала ему номер квартиры, а он все равно пришел.

– Как это вышло? – спросил Богдан.

– Кажется, он меня перебил, и я не договорила.

– Ясно же, мужик, выдавший себя за курьера, был послан Лутониным.

– Чтобы забрать у меня открытку?

– В этом нет никаких сомнений.

– Если бы не ты, ему бы это удалось. – Элина улыбнулась и с благодарностью взглянула на Богдана:

В ответ на ее улыбку Богдан состроил недовольную мину:

– Какой длинный хвост отрастила эта история.

Уставшие, они успели вздремнуть в своих креслах, когда в библиотеку вошел Астахов.

– Ну, что же, я готов поделиться с вами кое-каким текстом.

– Наконец-то! – Элина вскочила с кресла и тут же села на место.

Усевшись за стол, Федор Павлович положил перед собой тетрадь Шарбонье.

– Прошу вас иметь ввиду, что я бегло прочитал только часть текста, начиная с октября тысяча восемьсот двенадцатого года.

– Именно этот период нас интересует, – подтвердила Элина.

– Давайте, сделаем так. Кое-что я перескажу своими словами, и только отдельные, особо интересные фрагменты рукописи, вкратце переведу.

В кабинет неслышно вошла Нинель Николаевна и уселась за стол рядом с мужем.

– Давай – давай, не тяни.

Богдан и Элина выпрямили спины и непроизвольно подались вперед, внимая каждому слову профессора.

– Стало быть так, – начал он. – Мишелю Шарбонье не было суждено вернуться на родину во Францию, и я расскажу почему. При отступлении он не смог переправиться через Березину. Более того, при артиллерийском обстреле ему оторвало обе ноги. Мишелю Шарбонье осталось только лежать на замерзшем берегу реки, истекать кровью и ждать смерти. Вот, что он пишет…

Астахов начал читать и вслух переводить:

«Вся Березина была заполнена мертвецами. Руки, головы и ноги этих несчастных торчали из воды в самых отвратительных позах. По берегу реки, словно тени, толпами бродили французские солдаты и с абсолютной бесчувственностью смотрели на своих раненных соотечественников, истекающих кровью и живьем вмерзающих в лед. Они не реагировали на стоны и вопли и не отвечали на наши мольбы о помощи. Никто из нас тогда не представлял, что ужасы переправы через Березину для тех, кто волею судеб оказался на другом берегу, обернутся трагедией во стократ ужасней. Их всех ждала гибель».

Профессор поднял глаза:

– Истекающий кровью, с оторванными ногами и, как написал сам Шарбонье, вмерзший в лед, он был спасен благородными солдатами неприятеля.

«Русские офицеры и солдаты подбирали этих несчастных, чтобы покормить, укутать их чем-нибудь потеплее и вместе со своими же ранеными отправить в госпиталь. При всем ожесточении на французов и бедствия березинской переправы, наши страдания казались им достаточными, чтоб с нами примириться».

– Что было с ним после этого? – поторопила мужа Нинель Николаевна.

– Мишеля Шарбонье отправили в полевой госпиталь, потом в госпиталь в Вильно, где он долго лечил свои раны. – Продолжил Федор Павлович. – Разумеется, Шарбонье остался калекой, но власти нашли для него пристанище в доме местного жителя. У хозяина дома была молодая дочь по имени Каролина. В конце концов Мишель и Каролина поженились. Шарбонье очень лаконично описывает сцену их объяснения.

Профессор снова начал читать и переводить:

«Я все же осмелился сказать Каролине, что готов за нее умереть. Она же мне ответила следующее: я тоже за вас умру».

– Не очень-то романтично, – заметила Нинель Николаевна.