Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Видали ль вы портретных двойников?
– Не идентичных близнецов обычных,
А совершенно посторонних, разных лет?
Я встретил раз таких, – и никакой ошибки:
Один – студент; мы вместе были в Тарту.
Другого – встретил на войне случайно.

Так говорится, что у идентичных

Судьба, болезни, смерть – все те же.
А как у этих, – у «вторых изданий»?
Я думаю, что там судьба сложнее.

Попробую в стихах здесь рассказать

Про собственных – увы! ушедших
Не двойников, а уж скорее тройку.

Конец двадцатых. Сонный Дерпт,

Академический эстонский Тарту.
А там поэты: Цех Поэтов,
И все в очках, и все – Борисы.
Один – весьма потом известный Вильде
(Расстрелян немцами в Париже);
И неизвестный Тагго-Новосадов
(Замучен после в ГПУ);
И ваш покорный – чудом уцелевший.
И ментор старший наш:
Борис Васильич Правдин,
Доцент, поэт, эстет и шахматист.
Писал стихи:
«Мой пояс стоит два таланта серебра.
Я дочь верховного иерофанта Аммона-Ра…»
Был в дружбе с Северянином, и Ларионов
Проездом у него гостил:
Потом оригинал «Мужчины
С усами» на стене висел.
Абстрактная картина – из цветных кусочков.
«Усы – вот тут!» – и Ларионов трубкой
В два маленьких кусочка ткнул,
А цвета – что-то вроде шоколада.

Так вот, в числе своих других знакомых

Борис Васильич Третьякова знал,
Точней: в гимназии учился с ним.
И все мне говорил он, что Сережу
Я точно повторял и голосом, и видом, –
Двойник, лет на пятнадцать запоздавший!
Сергей Михайлыч! Старший мой двойник!
– «Рычи, Китай!» – и прочая агитка…
Вы были на неправой стороне.
Вы послужили злу, а зло
Всё тем же платит – тоже злом.
Что думали вы в час последний,
Когда вели вас на расстрел?
Какие мыслеграммы слали?

А через много, много лет,

Уже совсем за океаном,
(Вторым по счету для меня),
Мне мастер шахмат Браиловский говорил:
– «Давненько с вами, Анатольич, не видались:
Вот с Гатчины в семнадцатом году!
А как же – вместе юнкерами были,
И вы не очень изменились!
Ведь вас зовут Борис Нарциссов?..»

Ну, да, зовут. Ну, да, и Анатольич.

Ну, да, и юнкером я был,
Но только в Таллинне, в казармах Тоньди
И этак лет пятнадцать позже.
Опять двойник: кузен двунадесятый.
Что стало с ним? Не вовремя надел
Он золото погон заветных:
Последние минуты пред атакой,
Иль самосуд, иль Бела Кун в Крыму…
Я думаю – недолго был я с двойниками,
Я, – как-то чудом уцелевший.

А как же с общею судьбою –

Как верят – идентичных близнецов?
Как будто тройники такие
Случайны и не связаны ничем…
А отчего во снах бывал я обреченным?
А отчего стихи мои такие?
– Не вы ли, двойники, мне вести слали
Своим томлением предсмертным?
И я за вас впитал паучий ужас
Прекрасной, но жестокой жизни?

Я пробовал шутить: не получалось.

«Ну вот, пишите о любви» –
Мне как-то барышня сказала.
Ответил ей неловко я:

«Любовь с поэзией в союзе

Мне, видимо, не суждена:
Моей приличествует музе
Кладбище, ужас и луна».

Спросить бы двойников: уж не они ли

Мне мыслеграммы шлют?..