Письмо священнику

Недели три мальчик сканировал тексты, получая вознаграждение от Кирилла, тот где-то «надыбал» эту халтуру. Печатал Тарасик, искренне веселясь, проездные для заводчан, себя, мамы, папы и приятелей.

Не достигшему 18 лет, ему полагалось работать на час меньше, но он, даже, оставался после работы. Как я догадывалась, по вечерам мои сотрудники позволяли себе поиграть на «компах». Тарасик был единственным человеком, кому время пребывания на предприятии приходилось корректировать в сторону уменьшения, делал он это сам. Как и остальным, по ведомости выдавала ему «чёрные» деньги, получаемые в «тяжёлые» для предприятия дни у директора «из кармана» на весь отдел.

Проще говоря, мальчик с головой окунулся в особенности нашей работы, опережая, в смысле сообразительности, Антоху, который понимал не сразу, но, как впоследствии выяснилось, помнил дольше других, причём с подробностями, на которые остальные не обратили внимания.

Необязательность Тарасика, несерьёзное отношение ко всякому заданию напрягали взрослых, особенно, меня. Посылая выполнять какую-то работу, не было уверенности, что дойдет, мог зависнуть около, заинтересовавшего его, допотопного станка, легко разговорившись с удивлённым рабочим, пойти обмениваться диском с компьютерной игрой или начать дрессировку молодой собаки, прибившейся к охранникам в проходной. Все время приходилось отслеживать распущенного ребенка. Я легко рассталась бы с ним, но Надю не хотелось расстраивать.

Она часто звонила мне домой, удивлялась, с каким восторгом отзывается сын о сотрудниках отдела.

Летом и в межсезонье, если не было холодов, в обеденный перерыв ребята боксировали во дворе, расчистив место для «ринга» среди лебеды, крапивы и одуванчиков. Территория убиралась, лишь, в одном месте: между проходной и входом в здание.

Тарасик тоже выскакивал во двор поиграть в бокс, хорохорился, прыгал вокруг старших товарищей, размахивал тонкими ручками, изображая смертельный удар или нокаут.

Потом, помывшись до пояса, молодые люди заливали кипятком лапшу «Ролтон», у любовницы директора не обедали.

Тарасик стал приносить из дома лапшу. Было видно, что ребят он обожает, особенно Кирилла, крутился вокруг него, как третий сын, удивляясь, как у его кумира получается собирать на себя внимание окружающих, а он, пока, всем, только, досаждал. Из глаз мальчика стала уходить «порча».

Надя благодарила за сына, и приходилось держать в коллективе это «дитя», но произошло ЧП.

Войдя в комнату после обеда, (задержалась у клиента), я заметила, что лица сотрудников мрачные.

– В чём дело?

Влад объяснил, запинаясь, что из ящика его стола пропали дорогой винчестер и новая видеокарта. Обычно, комплектующие убирались в специальный шкаф под замок, электронщик не сделал этого, утром собирался установить их в другом отделе. Пропаж у нас до этих пор не случалось. Нам с Владом предстояло возместить потерянное за свой счёт.

– Кто, вы думаете? – спросила я, хотя, ответ был известен.

Молчание.

– Мальчик, – выдавил из себя Влад.

– Вы уверены? Сюда столько людей по вечерам приходит. Вы понимаете, что это обвинение?

Нужно сказать, что после работы наш отдел, иногда, превращался в нечто, вроде клуба. Немногочисленные молодые сотрудники из других подразделений, заглядывавли поговорить про компьютеры, переписать новые программы, игры, получить проездной билет.

– Да, да, – голоса остальных в поддержку Влада, – мы уверены.

Мальчик, то есть Тарасик, не вышел на работу, грипп.

Вечером позвонила Наде, рассказала о происшествии, о том, как ребята расстроены. Через некоторое время раздался ответный звонок:

– Елена Васильевна, он вернет винчестер. Я не понимаю, что случилось, прежде не брал чужого.

Сердце моё вздрогнуло, неужели, к той криминальной информации, которую мальчик накопил к 16 годам, мы добавили свою порцию?

– А про видеокарту, сказал, ничего не знает, – продолжала Надя.

Нужно объяснить, что видеокарта в компьютере определяла качество изображения на мониторе. Заменить видеокарту, означало получить игру более высокого уровня. Я полагала, что и её взял Тарасик, ему хотелось потренироваться дома и блеснуть на вечернем состязании отдела.

На следующий день снова пришлось звонить Наде, она, опять, объяснялась с Тарасиком, и он, наконец, признался.

– Елена Васильевна, ему очень стыдно перед ребятами, так их подвел, плачет, обещает, такого не повторится больше. Только не выгоняйте его, пожалуйста, прошу Вас!

– Хорошо, – пришлось со вздохом согласиться, – раз обещал, что не повторится, пусть поправляется и выходит на работу.

Утром объявила, что Тарасик вернет видеокарту, раскаивается, просит остаться в нашем коллективе.

– Посмотрим, как он себя покажет, – закончила, но в ответ получила недоумённое молчание.

Прошедший с честью «огни и медные трубы» в армии, и, уже получивший некоторое образование, Антоха, что-то попытался объяснить, но у него получилось только: «А, да, э».

Закрыл вопрос Данила:

– Извините, Елена Васильевна, мы не хотим больше оглядываться друг на друга, и думать, кто из нас вор.

Заметила, что у Севы, когда он сердится, глаза становятся стеклянными.