Письмовник, или Страсть к каллиграфии

Скрипнул дверкой и сел в допотопный лимузин. Смазал ладонью влагу с ветрового стекла. Позвал мысль. Она обрадованно и предупредительно поднялась на всех четырех лапах, задышала и подошла к хозяину.

Академик властительно потрепал ее по загривку…

Письмо второе

Не ожидал столь стремительного ответа! Да еще телеграфного!

Девочки на почте, видимо, окончательно убедились в твоей загадочности. Приходит молодой красавец, с черной бородой, спортивно одетый, молчаливый и подает бланк с текстом:

НАКАДЕМИКА У БАЛОТА НАПАЛИ ОДУЧАШИ СОБАКИ

Ты так сам написал или тебе телеграф помог? Если я что-то понял, то ты продолжил сюжет мой так: на Академика у болота напали одичавшие собаки.

Моя к тебе телеграмма: СОБАКИ ПРИНИМАЮТСЯ. Дублирую на всякий случай, мало ли какой текст ты там можешь получить…

Предлагаемый тобой поворот сюжета сперва мне казался слишком неожиданным и экзотичным. Но потом я свыкся с ним, понял, что такой поворот сам по себе вытекает из начала рассказа, из образа «мысль — верная собака».

Продолжим так:

Он властительно потрепал ее (мысль) по загривку…

Далее, верный пес мысли ведет своего Хозяина, а Хозяин вспоминает, как он этого пса подобрал еще щенком на улице; спас от болезни; от ловцов бродячих собак; купил за большие деньги у владельца единственной в городе собаки именно этой уникальной породы; взял в четырехмесячном возрасте у своего молодого аспиранта, сказав, что эта собака ему больше подойдет, что это чрезмерная и непозволительная роскошь заводить собаку, не имея жилья…

Пес в процессе мышления реализует только то, что в него заложил аспирант, Академик, и лишь порою в его повадках и поступках выявляется нечто оригинальное и дорогое, некие крупицы как бы самостоятельного творчества, приобретенные до того, как этого пса начал дрессировать Академик — это дичинка, чертовщинка какая-то, какая-то покорность, смешанная со злостью сопротивления — пес так покорен и предупредителен, что это не удовлетворяет самолюбие Академика, жаждущего покорности.

Пес — вспышками — проявляет феноменальный нюх. Он чует не действительный запах, а предвидит — чем будет пахнуть завтра-послезавтра и не здесь, а далеко-далеко отсюда.

Пес не вспугивает дичь, не облаивает белок, он сразу выводит Академика на людей, которые давно мечтали и стремились отдать ему и белку, и свисток, которые сами в зубах приносят и палку и окровавленного тетерева. Вальдшнеп, принесенный сегодня, своей мягкой тушкой, своей нежностью до слез напомнил Академику его собственный давний автореферат кандидатской работы…

Тема Пса при Академике как-то ненавязчиво выводит нас на Пуделя и Фауста, как-то иронично и спокойно. Но не с упреком Псу.

Пес давно уже неотъемлемая часть Академика, равная его руке, пальцу, дому, даже части дома — шпаге, книге, ступке.

Пес Академика — это нечто среднее между инструментом и органом. Пес подобен томительному раздумию — самому сходить? послать кого-нибудь? и предварительному знанию — кто-то будет послан.

Попутно для более точного определения места, физически знимаемого Академиком в пространстве, надо написать историю допотопного лимузина —

его вытащили бочатские школьники со дна озера Беркуль, где незадолго до этого была выловлена и по ошибке съедена последняя в Бочатском районе кистеперая рыба.

Лимузин этот якобы принадлежал когда-то видному профессору Меллешмидту, раскопавшему недалеко от Тырышки еще в XIX веке небольшой курган и потрясшему весь ученый мир сообщением о находках, среди которых была кадушка соленых груздей и бочка кислой капусты.

Капуста эта была экспертами академии испробована для готовки щей, после чего за Меллешмидтом и закрепилось звание теперь всем известное — профессор кислых щей. А Гриша Стрельников — после стремительного налета профессора в лимузине — двое суток бегал по Тырышке с дрыном и искал того «очкарика», который порушил его погреб!

Надо написать историю идола, который косо торчит из культурной травы на участке нашего Академика — идол этот был случайно найден одним из учеников Академика. Ученик этот тогда проходил самую первую ступень посвящения — носил портфель Академика и получал его белье из прачечной. Когда же он нашел идола в кювете около Нового Поселка, то сразу был допущен к завариванию утреннего чая Академика и намазыванию для него бутерброда с кабачковой икрой мелкого помола.

Надо сказать, что идол этот так во всех справочниках и значится — «случайная находка». И вот какой случай тут имел место: ехал грузовик, вез реквизит для съемок фильма «Половчаночка моя». Реквизит делали добротный, из природного материала, сделали и идола каменного.

Вот он из кузова-то и выпал на кочке.

И что самое удивительное — консультантом фильма о роковой половчаночке значится наш Академик.

Вот уж действительно — Севастьян не узнал своих крестьян!