Пистоль и шпага

– Под Бородино мы потеряли Барклая де Толли, – поспешил я. – Тяжело ранен князь Багратион. Что случилось бы с Россией, доведись вам, государь, получить в сражении тяжкую или, не приведи Господь, смертельную рану? Кто бы провел нас через бурю, налетевшую на Отечество? Ваше ранение или смерть стали бы подарком для Бонапарта.

А командование армией – тем более. Но об этом я благоразумно промолчал.

– К сожалению, это так, Платон Сергеевич, – вздохнул царь. – Мои сановники такое тоже твердят. Только это заставляет меня оставаться в Петербурге, хотя сердце мое – там, на полях сражений.

Позер…

– Полагаю, у вас, государь, будет возможность увидеть, как бегут супостаты от вашей карающей длани. Причем, скоро.

– Вот как? – он с интересом глянул на меня. – Странно это слышать сейчас, когда мы сдали неприятелю Москву. Что, кстати, вы об том думаете?

– Тяжкий, но необходимый шаг.

– Странно, – удивился он. – Вы первый офицер, который такое говорит. Другие возмущены, что Москву сдали без боя, и, чего греха таить, ругают Кутузова.

– Светлейший князь поступил верно.

– Объясните! – потребовал он.

– Под Бородино наша армия понесла огромные потери. Убиты или ранены лучшие русские генералы. Неприятель же пока силен. Дай Кутузов ему сражение под Москвой, и мы лишились бы и столицы, и армии. Теперь же она отдохнет, приведет себя в порядок, пополнится резервами, и с новой силой навалится на врага.

– Бонапарта не просто выгнать из Москвы, – вздохнул царь.

– Сам уйдет.

– Хм! – он с любопытством посмотрел на меня. – Уверены?

– А куда ему деваться? Мира, который он жаждет заключить, не будет. (Царь кивнул.) Москва, насколько знаю, оставлена жителями. («И сгорела», – едва не добавил я, но вовремя спохватился. Пожара в городе могло не случиться.) Провианта там мало, другой взять затруднительно – вокруг города наши войска. К тому же у Бонапарта скоро не останется армии.

– Куда же она денется? – удивился царь.

– Разложится. Французы шли грабить – им обещали славу и богатство. До последнего они дорвались. Пьют, веселятся, уничтожая захваченный провиант и набивая ранцы ценностями[52]. Это уже не солдаты. Если прежде они храбро стояли под огнем и шли в атаки, то теперь не захотят умирать. Грабителю важно сохранить добычу.

– Любопытный вывод, – поднял бровь Александр. – Мне о таком еще не говорили.

– Платон Сергеевич служил в армии Бонапарта, – подключился Виллие. – Хорошо знает французов.

И вот кто тянул тебя за язык?!

– Это так? – Александр посмотрел на меня. По его глазам я понял, что для царя это не новость. Ладно, подыграем.

– Да, ваше императорское величество. Я родился и вырос за границей, где обучился лекарскому делу. Жил в Кельне. После того, как город стал французским, был насильно взят в армию Бонапарта. Служил военным лекарем в Испании, в войсках маршала Виктора. Улучив момент, бежал и перебрался в Россию. Это случилось незадолго до нашествия французов. При первой же возможности поступил в русскую армию.

– Вы интересный человек, Платон Сергеевич, – сказал царь. – С удовольствием побеседую с вами еще, но сейчас, увы – вода остыла, – он развел руками и сделал знак денщику. Тот подошел и вытер ноги императору полотенцем.

Я наложил на мозоли новый компресс, после чего мы с Виллие откланялись.

– Вы сумели удивить государя, – сказал он в экипаже. – Это редко кому удается. Как обстоят дела с его мозолями?

– Придется повозиться, – не стал скрывать я.

– Постарайтесь, Платон Сергеевич! – попросил он.

– Приложу все силы! – заверил я. А что еще оставалось?