Питер Джексон и создание Средиземья. Все, что вы можете себе представить

Вскоре из-за найденного Деаголом Кольца завязывается драка, после чего нам показывают, как Смеагол постепенно превращается в Голлума. Не сумев вставить этот фрагмент в «Две крепости», Джексон принял блестящее, но неочевидное решение открыть третий фильм с происходящего у Голлума в голове.

К «Возвращению короля» уже не осталось сомнений, что они сумели, как сказал Кук, «поместить актера в компьютер».

Критики восторженно отреагировали на Голлума в «Двух крепостях» – и на фильм в целом.

«Нам показывают невероятные зрелища, ужасных чудовищ и головокружительные пейзажи, – восхищался Дэвид Энсен из «Newsweek», – но глубже всего в память врезается голый, тощий, шизофреничный Голлум».

Ричард Корлисс из «Time» соглашался, что Голлум поразительно сложен. «Сначала мы видим жалкого Джа-Джа Бинкса, словно бы в исполнении Клауса Кински, но затем Голлум показывает такой спектр эмоций и такой надрыв, которых не покажет ни один актер. Он становится очередным примером стремления Джексона сочетать зрелищность с серьезностью».

Некоторым мастерское воплощение изможденного толкиновского узника Кольца показалось даже слишком хорошим. Написав, что «никто не может поспорить с жизненностью получившегося персонажа», Энтони Лэйн из «The New Yorker» высказал опасения, что Джексон слишком увлекся созданием своего нового детища. «Толкина читаешь не ради тонкостей запутанных умов, а ради приключений и чуда, и до сей поры трилогия Джексона не переставала нас этим удивлять».

После выхода второго фильма Серкис стал главным рупором технологии захвата движения. Дебаты обострились. Разве результат так сильно отличается от того, спросил он, что достигается приемлемыми средствами в актерской игре? Актеру дают костюм, сценарий, парик и грим, его учат другому акценту, обеспечивая его инструментами для создания образа.

«К конце концов, фильм – это холст режиссера, – утверждает он. – Но идея цифрового персонажа заставляет задуматься о сути актерской игры. Вас трогает игра актера, а не обертка, в которой она подается. Вы реагируете столь же эмоционально, как если бы смотрели на крупный план любого другого персонажа».

Серкис признает, что многие актеры до сих пор не могут привыкнуть к этой идее. Они боятся, что истинная суть их игры исказится статичностью технологии и посредниками, которые нажимают на кнопки. Как мы увидим, ни одна из крупных киноакадемий Британии и Америки не сможет даже признать достижения Серкиса.

Вдохновленные новозеландским духом приключений и огромной важностью Голлума для истории, другие актеры трилогии проявили искренний интерес к новой технологии. Хотя Маккеллена можно заподозрить в приверженности традициям, Серкис говорит, что он «был всеми руками за» использование захвата движения. Он понял, что технология просто представляет собой новый способ записи игры актера.

Эстин был счастлив стать «частью проекта, который совершил революцию в создании кино».

«Казалось, это новый жанр актерской игры», – добавляет Вуд.

На мой взгляд, лучшим аргументом в этом споре служат нужды истории. Фактически они нашли способ передать особенности и странности – и причудливый внешний вид – этого сложного персонажа. Или персонажей. Всякий раз, когда я пересматриваю второй и третий фильмы, от меня не укрывается ирония: Голлум – самый человечный из героев этой саги.

Само собой, услышав одобрительные отзывы фанатов и критиков, Джексон решил проверить, смогут ли они еще глубже погрузиться в лабиринты сознания Голлума.

Когда в июне 2003 года Серкис прибыл в Веллингтон, чтобы отработать последние сцены и повторить их перед датчиками захвата движения, они с Уолш и Бойенс собрались на привычный саммит по взаимодействию Голлума и Смеагола. Но на этот раз он увидел в глазах сценаристов энтузиазм, который они были не в силах скрыть.

Уолш сказала, что планы изменились. Маятник предательства должен был качнуться еще раз, чтобы в третьем фильме мы поняли, что манипулятором все это время был Смеагол, которого манило Кольцо. Именно поэтому так важно было начать фильм с пролога об убийстве Деагола. В конце концов, его убил именно Смеагол.

«Я никогда не считал Смеагола злым, – говорит Серкис, – он просто был предрасположен к пороку. Одни люди слабее других. Драка Смеагола и Деагола могла закончиться иначе. Деагол тоже попал под влияние [Кольца]. Он вполне мог убить Смеагола».

И все же мы должны были понять, что в Смеаголе всегда была алчность, а Кольцо ее только усилило.

Они хотели снять сцену драки на натуре в Шелли-Бей, чтобы затем смонтировать ее с ленивой рыбалкой, снятой на пруду в Фернсайде. Однако новозеландская погода снова взялась за свое: ветер качал деревья и в гневе переворачивал камеры. По команде Барри Осборна им пришлось отступить на «Stone Street», где за ночь построили необходимые декорации. Наутро Джексон позвонил Серкису и сказал, что Уолш сразила мигрень. Может, он сам срежиссирует столкновение Смеагола и Деагола? За камеру мог встать оператор второй съемочной группы Ричард Блак.