Питер - Москва. Схватка за Россию

Гораздо больший интерес, чем выступления, представляют развернувшиеся на съезде прения. Они сразу четко обозначили две позиции. Первую выражали москвичи и ориентировавшиеся на них делегаты; их отличало резкое неприятие Совета и его политики. Так, прапорщик Ефимовский подчеркнул, что на съезде собрались не представители какого-либо класса, партии или касты, а те, на ком лежит обязанность вести войну и подавать пример самоотверженной борьбы. В этом – подлинная ответственность за Россию, говорил прапорщик, а в чем заключается ответственность Совета, представляющего 8% населения, – неясно. Непонятно также, продолжал выступающий, почему Совет со своими претензиями забыл о земствах, об интеллигенции – ведь именно они несли идеи политической свободы в годы реакции. Завершая свое выступление, Ефимовский объявил Совет суррогатом Учредительного собрания[958]. Эту мысль развил делегат Денисов, открыто призвавший Временное правительство опираться на офицерскую организацию, а не на Петроградский совет, сыгравший прискорбную роль в деле развала армии. Теперь, считал Денисов, Совету следует оставить политиканство и заняться ее воссозданием[959]. Эта точка зрения незамедлительно была оспорена делегатами из Петрограда. Присутствовавший на съезде член исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов доктор Менциковский не мог скрыть возмущения. Он напомнил, что столичный гарнизон и рабочие города являются авангардом революции, а не кучкой каких-то выскочек, вершащих дела в России. Идя против Совета, заявил Менциковский, недальновидные ораторы подрубают сук, на котором им следовало бы укрепиться[960]. Но большинство съезда явно не желало такой политической устойчивости. Просоветски настроенный подполковник Гущин вынужденно покинул президиум, поскольку съезд не поддержал линию Совета по сближению с солдатами[961]. А председателю Могилевского совета Гольдману вообще не предоставили слова, выставив его за дверь[962]. В конце работы съезда пришло известие о снятии М.В. Алексеева с поста Главковерха. Сообщение было выслушано при гробовой тишине; затем съезд избрал генерала почетным членом Союза, назвав его уход «тяжкой потерей для России»[963].

В Совете рабочих и солдатских депутатов не строили иллюзий относительно настроя Могилевского съезда; ведь Алексеев собрал его в ставке, даже не спросив мнения Совета[964]. Поэтому в Петрограде заранее озаботились проведением альтернативного мероприятия – совещания делегатов фронта. Оно прошло в Таврическом дворце с 11 по 17 мая 1917 года, одновременно с офицерским съездом. От Военного министерства присутствовал замещавший Керенского Г.А. Якубович. Здесь тон задавала уже исключительно околосоветская публика. Поднимался вопрос о заключении Николая II в Петропавловскую крепость, раздавались протесты в адрес буржуазии, выносились громкие резолюции[965]. Полтора часа трибуну занимал один из большевистских лидеров Г.Е. Зиновьев, и это было весьма любопытное выступление. Например, ему был задан вопрос: что делать русскому воину, если на него идет со штыком немецкий солдат? Зиновьев начал путанно рассуждать о невозможности дать однозначный ответ без выяснения общего вопроса: кто нами правит? Когда его попросили рассказать о себе, Зиновьев сообщил, что он – мелкий буржуа, а его отец владеет молочной фермой на юге России.

«Биржевые ведомости», поместившие информацию о совещании, отмечали странность происходящего. Военный министр Керенский категорически высказывается за наведение железной дисциплины, тогда как в Таврическом дворце, в Совете, группа людей определенно придерживается противоположной позиции[966]. Тем не менее совещание призвало сплотиться вокруг Совета и Временного правительств: наша армия, говорилось в одном из принятых им документов, должна проливать кровь во имя демократии и народных масс, а не во имя чьих-то импералистических устремлений.[967]