На этот раз все сидели и пили какбудтошний чай, шумно прихлёбывая, болтая, и поминутно ссорились. Гомон стоял прямо-таки оглушительный. Венди не возражала против шума, но она не могла терпеть дурных манер. У них был заведён строгий порядок. Никому не разрешалось давать сдачи за столом или толкать соседа под локоть. Если возникал какой-нибудь спор, надо было не выражать своего несогласия оплеухой, а обратиться к Венди за правосудием. Положено было поднять руку и сказать: «Я подаю жалобу на того-то». Но чаще всего они или об этом забывали, или, наоборот, замучивали Венди жалобами.
– Тихо! – прикрикнула она на них после того, как уже, по крайней мере, двадцать раз она повторила просьбу не говорить всем сразу.
– Твоя мисочка уже пустая, Малышка, сыночек?
– Нет, мама, я ещё не допил немножечко, – ответил Малышка, заглядывая в воображаемую мисочку.
– Он даже и не притрагивался к своему молоку, – вмешался Кончик.
Это было уже ябедничество, и Малышка не упустил своего шанса:
– Я подаю жалобу на Кончика.
Но Джон успел поднять руку ещё раньше.
– Да, Джон?
– Можно, я сяду на место Питера, пока он не пришёл?
– Сесть на папино место, Джон? Да как же это можно?
– Он понарошку наш папа! – упорствовал Джон. – Он даже не знал, как папы себя ведут, пока я его не научил.
Болтун поднял руку. Он был из них самый послушный, пожалуй, даже единственный, кто был послушным, и Венди относилась к нему особенно нежно.
– А я мог бы быть всехним папой? Наверное, нет? – спросил он робко.
– Нет, Болтун.
Болтун редко говорил (имя своё он получил в насмешку), но если уж начинал, ему трудно было остановиться.
– А если я не могу быть папой, может, я буду маленьким вместо Майкла? Или тоже нет?
– Нечего тебе, – тут же отрезал Майкл. – В корзинке буду спать я.
– А может, я буду Двойняшкой? Или тоже нет?
– Где тебе! – заявили Двойняшки, оба сразу. – Двойняшкой быть очень трудно!
– Раз я никем не могу быть, хотите, я покажу вам фокус?
– Нет! – завопили все хором.
Тогда Болтун умолк, но снова началось несносное ябедничание:
– А Малышка, когда кашляет, не закрывает рот рукой.
– А Двойняшки кашу едят руками.
– А Кудряш слопал все орехи!
– Боже мой, Боже мой! – вздыхала Венди. – Право же, я иногда думаю, что от детей больше расстройства, чем радости.
Потом они кончили ужинать, успокоились, затеяли игры. Венди принесла корзину с драными чулками, уселась штопать. На каждой коленке по дыре – уж это как водится!
Наверху послышались шаги, Венди услыхала их первая.
– Ребята, папа идёт. Встречайте-ка его!
Мальчишки, как много-много раз уже бывало, весело вытащили Питера за ноги из его ствола. Как много раз прежде, но больше уж этого не будет никогда!
Он принёс мальчишкам орехов, а Венди сообщил точное время.
– Питер, ты их балуешь, – притворно вздохнула Венди.
– Ничего, старушка, – добродушно отозвался Питер, вешая своё ружьё на гвоздь.
Один из Двойняшек подошёл к Питеру.
– Папа, а что если мы потанцуем?
– Начинай, сынок!
– И ты с нами!
Питер был прекрасным танцором, но он притворялся, будто смущён такой просьбой.
– Я? Греметь старыми костями?
– И мама тоже.
– Что? – засмеялась Венди. – Такая многодетная мать – и вдруг да пустится в пляс?
– Но в субботу-то вечером можно! – воскликнул Малышка.
Это был вовсе и не субботний вечер, а впрочем, мог бы и быть субботним. Они уже давно потеряли счёт дням, но всегда, когда им хотелось что-нибудь выклянчить, они объявляли, что наступал субботний вечер.
И они все вместе от души потанцевали.
– Правда, хорошо, Питер? – сказала Венди. – У нас такая хорошая семья. Знаешь, мне кажется, Кудряш похож на тебя. И Майкл тоже. – Она подошла к Питеру и положила руки ему на плечи. – Питер, конечно, такая большая семья состарила меня. Но тебе ведь не хотелось бы, чтоб кто-то другой оказался на моём месте?
Нет, он не хотел бы. Но он взглянул на неё как-то странно, каким-то мигающим взглядом. Так смотрит человек, когда он хорошенько не знает, проснулся он или всё ещё спит.
– Питер, что случилось?
– Я просто подумал, – сказал он слегка испуганным голосом. – Ведь это же понарошку, что я их отец?
– Ну конечно.
Послышался вздох облегчения.
– А то мне бы пришлось оказаться взрослым, а я не хочу.
– Не надо, раз не хочешь, Питер! Скажи мне, а как ты ко мне по правде относишься?
– Как преданный сын.
– Я так и думала, – сказала Венди и отошла в другой конец комнаты.
– Как ты странно говоришь, – заметил Питер, искренне не понимая её. – Вот и Тигровая Лилия – не хуже тебя. Она, кажется, что-то хочет от меня. А я не пойму что. Может, она тоже хочет быть моей мамой?
– Нет.
– А что же тогда?
– Я не хочу говорить.
– Может, Динь-Динь знает?
Динь-Динь сидела в своём будуаре за задёрнутой занавеской и подслушивала.
Питера вдруг осенила идея.
– Динь, может, ты хочешь быть моей мамой?
– Дурачок ты! – крикнула она злым голосом.
– А я почти что с ней согласна, – огрызнулась Венди.
Можете себе представить, чтобы милая, добрая Венди огрызнулась? Но разговор этот был ей тяжёл. А к тому же она ведь не знала, что их всех ждёт ещё до того, как кончится эта ночь.