– А потом, – продолжал он резко (ведь он привык, чтобы ему повиновались беспрекословно), – Динь покажет вам путь через море. Разбуди-ка её, Задавака!
Задаваке пришлось постучать дважды, прежде чем Динь удостоила его ответом, хоть она давно уже сидела на кровати и прислушивалась к разговору.
– Кто там? Как ты смеешь? Убирайся отсюда! – закричала она.
– Динь, тебе велено встать и проводить Венди! – крикнул Задавака. – Она улетает!
Конечно, Динь страшно обрадовалась, что Венди улетает, но ей совсем не хотелось её провожать, и она выложила всё, что думала, не стесняясь в выражениях. А потом притворилась, что снова заснула.
– Она сказала, что никуда не полетит! – воскликнул Задавака, ужасаясь такому чудовищному неповиновению.
Питер решительно направился к спальне этой молодой особы.
– Динь! – крикнул он. – Если ты сию же минуту не встанешь и не оденешься, я отдёрну занавеску и все увидят тебя в неглиже.
Увидят её неодетой! Этого Динь не могла стерпеть! Она тут же спрыгнула на пол.
– Кто сказал, что я не встаю?
Мальчишки между тем печально смотрели на Венди, готовую к путешествию. Они грустили не только потому, что она их покидала, но и потому, что знали: впереди её ждёт что-то хорошее, чего они никогда не увидят. Новизна, как всегда, манила их.
А Венди решила, что их волнуют более благородные чувства, и растаяла.
– Знаете, – сказала она, – если вы полетите с нами, то я почти уверена, что смогу уговорить папу и маму усыновить вас.
Приглашение предназначалось в первую очередь Питеру, но мальчишки думали только о себе и тут же запрыгали от радости.
– А они не подумают, что нас слишком много? – спросил Задавака, едва подпрыгнув вверх.
– Нет, – ответила Венди, быстро прикинув всё в уме. – Только придётся в гостиной поставить несколько кроватей. А по первым четвергам каждого месяца будем прятать их за ширмы.
– Питер, можно нам полететь? – взмолились мальчишки.
Конечно, они думали, что если они полетят, то и он полетит с ними; впрочем, это их не очень беспокоило. Ради новизны дети готовы покинуть всё самое дорогое.
– Летите, – сказал Питер с горькой улыбкой.
И они бросились собирать свои вещи.
– А теперь, Питер, – сказала Венди, думая, что всё уладилось, – выпей на дорогу лекарство.
Она очень любила поить их лекарством и, несомненно, слишком этим увлекалась. Правда, это была просто вода, но вода из тыквенной бутылки; Венди всегда встряхивала бутыль и считала капли, что, верно, придавало воде какие-то лечебные свойства. На этот раз, однако, ей не пришлось дать Питеру лекарство. Накапав сколько нужно, она повернулась к Питеру, но, увидев его лицо, почувствовала, что сердце у неё сжалось.
– Собирай свои вещи, Питер! – закричала она, задрожав.
– Нет, – ответил он с деланым равнодушием. – Я с вами не лечу, Венди.
– Нет, летишь!
– Нет, не лечу!
И чтобы показать ей, что ему всё равно, он запрыгал по комнате и весело засвистел в свою равнодушную свирель. Ей пришлось бегать за ним, хотя это было очень унизительно.
– Мы найдём твою маму, – уговаривала она.
Сказать по правде, если у Питера и была когда-то мама, то он по ней больше не скучал. Он и без неё прекрасно обходился. Он всё хорошенько обдумал, и если что-то и помнил о матерях, то одни лишь их недостатки.
– Нет, – сказал Питер твёрдо. – А вдруг она скажет, что я уже взрослый, а я хочу навсегда остаться мальчиком и веселиться вовсю.
– Но, Питер…
– Нет.
Пришлось сказать остальным:
– Питер остаётся.
Питер остаётся! Мальчики в недоумении уставились на него; на плечах они держали палки, а с палок свисали узелки. Если Питер остаётся, прежде всего подумали они, он, чего доброго, ещё захочет, чтобы и они остались. Но Питер был слишком горд для этого.
– Если вы найдёте своих мам, – сказал он зловещим голосом, – надеюсь, они вам понравятся.
Мальчикам стало как-то не по себе. Это замечание – такое бессердечное, правда? – заставило их призадуматься. Может, глупо было улетать?
– Ну ладно, – заметил Питер, – хватит хныкать и суетиться! Прощай, Венди!
И он бодро протянул ей руку, словно давая понять, что теперь им действительно пора уходить, так как у него ещё уйма всяких дел.
Пришлось Венди удовольствоваться рукопожатием, ведь о «напёрстке» не было и речи.
– Ты не забудешь менять бельё? – спросила она, медля.
Она всегда следила, чтобы бельё менялось вовремя.
– Не забуду.
– И будешь принимать лекарство?
– Хорошо.
Больше, казалось, говорить было не о чем – последовало неловкое молчание. Питер, однако, был не из тех, кто даёт выход своему горю на людях.
– Динь, ты готова? – крикнул он.
– Да.
– Тогда лети вперёд!