Питерский битник / Поваренная книга битника

В Петербурге исторически андеграунд имел концентрированные в пространстве формы. Сквоты, дворы, набережные, кафе становятся местом, где «знакомые встречали знакомых»: от «Сайгона» до «Эльфа», от «Треугольника» до «Росаны». Пространство в этих топохронах важнее времени, которое, казалось, текло и течет по собственным неофициальным законам, а не по официальным декретам. Здесь появляются свои герои, образцы для подражания, рождаются легенды, а байки приобретают особое значение. Это стало частью современной петербургской культуры. Рыжов (иногда «Боно» или «U2») не случайно делает Питер одним из ключевых героев своих текстов. Для него было органично воспринимать себя как часть этого мифа: как «художника поведения», «интеллектуала-алкоголика», сайгоновского завсегдатая, «ленинградского битника», «короля Треугольника». Так же воспринимали его и многие окружающие.

Будучи истинным питерским интеллигентом, человеком высоко и разносторонне образованным, он сумел построить свою вселенную, основанную на осознании свободы как главной категории человеческого бытия, мир, параллельный официальной реальности. В своих текстах он смотрит на знаки обыденного мира, на пошлость и фальшивую мещанскую мораль с искренним удивлением и жесткой иронией, это заметки инопланетянина, попавшего на другую планету. Поэтому так ласково он писал о тех, кто обладал тем же чувством свободы, способностью удивляться мелочам, как он сам; поэтому предъявляемые автору обвинения в порнографии выглядят как-то несуразно.

Там, где есть культура, обязательно существует целый набор запретов и ограничений, механизм подавления: искусство в таком контексте воспринимается как особая степень свободы, а маргинальность иногда прочитывается как путь к свободе. Ж. Лакан в работе «Ниспровержение субъекта и диалектика желания в бессознательном у Фрейда» подчеркивал сходство механизмов защиты от травмы с поэтическими тропами, определяющими режим деятельности бессознательного. Так, «поэтические тропы» Рыжова – это способ снятия травмы культуры, через построение собственной вселенной… в которой тоже есть боль и экзистенциальная тоска, абстинентный синдром и смерть, но есть и свобода от пошлости и нормативного давления общества.

Анна Демшина,

кандидат культурологии

«…Жизнь. Что это?

Дочь Виталия Соломина на его вопрос как то ответила:

“Свой круг на Земле”. Как точно.

Моя – мой Треугольник…»

Exegi Monumentum

Памятник Рыжову – вещь, в принципе, ненужная и противоестественная.

Люди пыжатся, с важными лицами заставляют скульпторов изучать биографии и указывают им на то, чтоб величественно или, наоборот, попроще и с юмором. Потом эту бронзовую фигу с незнакомым лицом, или еще хуже – на лошади, или с гитарой на шее, или за спиной тащат как египетскую пирамиду на площадь перед дворцом или супермаркетом. От нее дети шарахаются. Она мешает ходить и ездить, пугает по ночам, скачет по всему городу за сумасшедшими во время наводнений или бьет прохожего сослепу по плечу «Ты еще крепкий старик, Розен…баум!».

На пьедестале пишут что-то вроде «прима секунда» или столько всего, что не разобраться за год.

Пока живы те, кто помнит, они будут проходить мимо известного им места и думать: «Треугольник. Рыжов».

Так что памятник есть. Его невозможно снести, откорректировать, обгадить голубями или перетащить с глаз подальше.

На нем никто не напишет глупостей, не говоря уж о матерных словах.

Дольше всех стоят памятники тем, кто постарался пролить крови побольше или испортить жизнь максимальному числу людей. Памятники поэтам делают в том же стиле, что и властителям, и поэты выглядят не так, как сами хотели бы.

А Рыжов он и есть Рыжов, даже помолодел.

Он теперь всегда на Треугольнике.

Андрей Цунский

Питерский битник

Часть I Битник

Рюкзак, широкое пальто, армейские ботинки,

Идешь загадочно простой, как «Англичанин» Стинга.
Идешь асфальтом и листвой, за кованой оградой,
Идешь Одессой и Москвой, Свердловском, Ленинградом,
Идешь, и падают враги, с тобой твои солдаты,
И мир становится другим, пока идешь, куда-то…

Мда… Исчо раз: я – битник, престарелый. Меня куды пихать, или с кого пенсию требовать? Рок-клуб – закрыт, все ушли на фронт, то есть на выживание. Выжили. Дай Бог им. Остальных – я хоронить за бался, вон, давеча Эдика Нестеренко поминали, из групп «Кофе», «Петля Нестерова» и пр. Хоть бы одна сука со мной по монитору чокнулась, я же сам не смог приехать и попрощаться, гипс еще с ноги не срезал. Царствие ему Небесное!

Расклад облика

Свитер – малиновый.

Слаксы: песочно-зелено-серые, вельветовые.