Питерский битник / Поваренная книга битника

Куртка – НАТОвского образца с капюшоном. Цвет приглушенно зеленый.

Акцент – очки.

Любовь – ОДНА!

О себе

Да ладно, индивидуально все это! У меня «ковбойский» рост – 188 см с половиной. Вес – 108 кг. Харя – Крюгер позавидует. Все окрестные бомжи и попрошайки (не наши аскеры!) за годы стали почти родными. То есть, персонаж, интересный лишь эксклюзивно ментам: сегодня, суки, опять всю денежку выгребли!

Держаться корней

Я еврей наполовину – все жены терялись в догадках, на лучшую или худшую? Хотя какие могут быть половины, если я по матери? Будь мой папа хоть пингвином преклонных годов (хотя, Витя Колесо утверждает, что Вася Рыжов в Сайгоне на пингвина не походил даже отдаленно) – от этого никуда не денешься!

Еще и православный, то есть выкрест, к тому же. Причем, моя ряшка явно на славянский типаж не тянет!

По отцу-то я вообще хрен знает кто, Пинкертон и ФСБ не раскопают, а мать молчит, как партизан на допросе. Смутно помню только деда по его линии с длинными седыми волосами и, столь же длинными, черными валахскими усами.

Про мои корни неплохо говорила моя вторая жена: «Рыжов от евреев унаследовал всю хитрость (будем надеяться, с годами переходящую в мудрость), а от неопознанной второй стороны – такой алкоголизм и распи дяйство, что тут репу чесать надо, кто там побывал!».

На что я благоверной всегда парировал цитатой из фильма «Такси-блюз» Павла Лунгина, тот момент, где таксист спрашивает у алкоголика-саксофониста Мамонова, видя, как тот жадно выпивает свой стакан на опохмеле:

– А я думал, что евреи непьющие!

Петя, выпивая свой стакан, на выдохе отвечает:

– Довели!!!

(Из детской книжки, обработано Игорем Рыжовым)

Утро зло и игриво
Занималось в лесу.
Шла с Абрашею Рива,
Осыпая росу.

Рядом с ней без тревоги,

И доверчив и рыж,
Семенил длинноногий,
Горбоносый малыш.

Изучал от утробы

Жизнь через нее…
А рука юдофоба
Поднимала ружье.

Оступилася Рива,

Осыпая росу,
И опять все красиво
В некрасивом лесу.

Детство

Можно, тебя дернуть за косички,
Детство, неушедшее, мое.
Сигареты, спрятанные спички,
Дедушкино старое ружье,

Первая бутылка на скамейке,

Выборгской бескрайней стороны,
Семечки, вода за три копейки,
Мамою зашитые штаны.

Ссадины, как стигмы на коленках,

И желанье знаменитым стать.
И любовь зовут, наверно, Ленка,
И живет она – рукой подать.

Первые, навеки, поцелуи,

Расставанья, первые, навек.
Сам себя к себе теперь ревную,
Видно, так устроен человек.

Славно, что могу я, хоть и редко,

С детством поиграть в его игру.
Видно, что-то держит очень крепко,
А иначе – просто я умру.

С возрастом меняются привычки,

Свято, только то, что позади.
Я не буду дергать за косички,
Детство, я прошу, не уходи!

* * *

Момент возвращения в Детство – то есть в самого себя – свят, пусть, хоть на время! И если было это место – то почти ничто не мешает вернуться туда, хотя бы и не туда, хотя бы и рядом, да, и, пускай, в других ипостасях!

…Я родился под «Гимн Советского Союза», который в этот момент, как и в любые двенадцать часов транслировался по радио, включенном на полную катушку.

То-то я сразу вылезать не хотел, на интуитивном уровне, наверное.

Хотя новорожденные и не слышат ничего, наверное организм воспринял это как дурной знак и всячески сопротивлялся.

На этот свет я появился с рыжими и длинными до плеч волосами, так что санитарка, впервые принеся меня маме, мрачно буркнула: «Забирайте своего битла!». Та повеселилась.

А вот усов и бороды не было. Размеры тоже были обычные, да и бутылки с пивом в руке и сигареты во рту, кажется, не наблюдалось.

* * *

Меня в раннем детстве, как только читать научился, всегда интересовало, почему на заборах «Слава КПСС!» писать прилично, и родной дядя этой фигней деньги зарабатывал, а «ХЙ» – нет.

Задавал взрослым вопросы, чем же они отличаются, и получал: «Подрастешь – сам поймешь!».

Подрос. Не понял. Или понял, но не до конца. Вот если ко второй надписи добавить «ХЙ ВАМ!», тогда все становится на свои места, тогда действительно ничем.

Гопники

Ненавижу гопоту по всей своей сути, хотя, кто я, как не тот же гопник?