Плачь, принцесса, плачь

Я должна знать о нем все! Я должна понять, что мне с этим делать и насколько все далеко зашло. Как я могу ему помочь и могу ли вообще. А еще знать, почему… У всего есть свои причины. Я хочу понять, почему это происходит с ним.

Кто ты, Джокер?! Кто ты на самом деле. Я хочу знать. Я должна знать!

Мой проклятый огонь тоже не просто так ползет по стенам и потрескивает в тишине, стоит лишь мне только закрыть глаза.

Я принялась лихорадочно отодвигать ящики его стола, аккуратно, но быстро перебирая все бумаги. Ничего. В основном какие-то формулы, подсчеты. Человек словно из ниоткуда и никто. Ни документов, ни фотографий, ни личных вещей. Как будто он здесь проездом и с собой взял только необходимое. Сердце снова болезненно сжалось от ощущения, что нет его со мной. Что он, как иллюзия: вроде и реальный, но на самом деле я вижу перед глазами призрак, а не человека. Чью-то тень. Словно ничто и никто не держит его нигде. И дом ему не дом, и друзей нет. Никого… Никого, кроме меня, Джокер! Но ведь я есть. И мне не все равно, черт тебя раздери! Мне не все равно, чем живешь, чем дышишь, о чем думаешь. Что тебе снится по ночам, и как тебя в детстве называла мама. Какие сказки ты любил слушать, и что тебе подарили на твое совершеннолетие. Кто любил тебя, и кто ненавидел. Почему ты пьешь чай и не любишь кофе, и почему… почему в тебе живут двое? Кто из них не ты?

Я в отчаянии закрыла лицо руками и села на краешек стула.

Везде одни только диски. Куча пустых дисков и лицензионки. Редкие лицензионки, которые стоят огромных денег и продаются единичными экземплярами. Ты же любишь тишину, Адам… Или я не права? Тогда кто слушает все это? Кто пьет кофе на твоей кухне, кто курит другие сигареты? О, Боже, я сама, кажется, схожу с ума! Так ведь не бывает, да? Это какой-то дурной фильм, арт-хаус с претензией на моду и на «Оскар». Ничего. Вообще. Даже на столе стерильно чисто. Только квадратики бумажек наклеены на стену. Их ровно восемь. Шесть из них перечеркнуты красными крестиками. В уголках записаны какие-то цифры. То ли даты, то ли просто числа.

Раскрыла дверцы шкафа. У него почти нет вещей. Только несколько аккуратно сложенных рубашек и штанов. Пару свитеров. Пальцы с каким-то трепетом прошлись по шерсти, ощупывая складки, и я закрыла глаза… Запах. Всюду его запах. Внутри становится тепло, горячо. Когда любишь человека, все, что принадлежит ему, превращается в фетиш, в нечто особенное и сокровенное, что и является им самим. Наверное, поэтому так приятно было надеть его рубашку и сунуть ноги в его тапки с утра. Отпить из его чашки нелюбимый чай, сделать затяжку его сигаретой, спать на его подушке. Во всем есть ОН… в каждой молекуле, в каждом атоме. Во всем, к чему он прикасался и прикоснется. Даже во мне.

Я снова распахнула глаза. Тяжело вздохнув, опустила взгляд.

Внизу стояла спортивная сумка. Наклонилась и дернула за змейку. Ничего особенного там не оказалось. Бейсболка, ветровка и перчатки. Полезла в карманы и нащупала фотографию. На снимке парень в спортивной одежде и с мячом. Футболист. Он весело улыбался тому, кто его фотографировал. Я повертела снимок в руках. Сунула в карман штанов, закрыла шкаф, чувствуя, как, не переставая, пульсирует в висках адреналин и все сжимается внутри. На глаза попался небольшой сканер. Я включила его и лихорадочно принялась искать в своем телефоне. Нашла. Новое устройство. Черт! Требует драйвер. Не годится. Надо в другом месте отсканировать.

Набросила пальто и выскочила на лестничную площадку. Тут же где-то напротив что-то щелкнуло. Я вдруг вспомнила, что Адам как-то разговаривал с соседкой через дверь. Подошла к её квартире и нажала на звонок. Мне, естественно, не открыли, но я была уверена, что там кто-то есть.

— Простите, пожалуйста, а сосед Адама когда обычно возвращается?

— Батюшки! — послышался сиплый старческий голос, — живая. А так орала, я думала, этот Антихрист ее убил.

Вся кровь прилила к щекам, и я прикусила губу. Не думала, что здесь такие тонкие стены. Да, Адам оказался умелым художником. Я очень громко реагировала на каждый штрих. От жестких волосков кисти на коже остались легкие царапины, которые до сих пор покалывали и саднили в самых неожиданных местах, так не вовремя напоминая о том, что, когда он был рядом, уже ничто не имело значения. Моя любовь пугала меня саму. Она походила на одержимость или болезнь, когда мозги отказывали и эмоции скручивали все внутри в тугой узел. И сейчас… даже сейчас, понимая, насколько он ненормальный, я любила его еще больше, чем вчера или позавчера.

— Так что насчет соседа, Елизавета Ивановна? — надеюсь, я правильно назвала ее имя. С именами у меня не все в порядке.

— Какие соседи? Нам и его одного хватает с головой. К нему даже гости не ходят… Ох, я думала, убил. Слава тебе, Господи!