Плач третьей птицы

Но все-таки, где радость и веселье[678], где покой, удобное ярмо, легкое бремя[679]? Чистое благородство христианства, прекрасные порывы духовной жажды повседневно одолеваются низостью, телесностью, готовностью к измене ради вещей суетных и ложных. Руководства по аскетике рекомендуют неустанно бороться с тиранством плоти, понуждать себя, мужественно вести кровавую схватку, употреблять жесткие ограничения, в постоянном напряжении души попирая грех, подавляя телесные и душевные страсти усилием воли. Так, будущий архиепископ Феодор (Поздеевский) в своей диссертации по аскетике обвиняя богоискателей в «слабости воли перед высотой нравственных требований христианства, воли расшатанной, расслабленной, не привыкшей руководиться каким-либо определенным принципом, а только увлечением минуты», предлагал «перевоспитывать порочную волю» путем «стеснительного режима и ограничений», коим подвергают «детей и разного рода преступников»[680].

Сколько бедных грешников, получая такой совет, окончательно сникают, хорошо зная о себе, по анекдоту: сила – вроде есть, воля – вроде есть, а силы воли нет…Что ж, тренировать ее, спать на гвоздях, как Рахметов? Или учиться у мудрецов Востока, сулящих всего за пять лет употребления нехитрых ритуалов, медитаций и правильной диеты упорядочить душевный хаос, подчинив его рассудку: поступай правильно, храни чистоту помыслов, укрепляй характер, уменьшай потребности, держись простоты, и избежишь неприятностей, придешь к гармонии, а значит, к абсолютному улучшению качества жизни[681].

Но демагогические обещания йогов подразумевают рационализацию, несовместимую с живой реальностью. Какая стерильная тоска воцарилась бы в мире, научись человек действительно управлять эмоциями и согласись сузить себя до предсказуемых, аккуратно дозированных чувств и заранее обдуманных, выверенных, безупречных поступков!

Притом опираются опять-таки на аутотренинг, жесткую дисциплину и строгий самоконтроль, совершенно не учитывая прискорбного моего слюнтяйства, мягкотелости и полного банкротства воли; во мне не находится ничего, поднимающего ввысь, и, вероятно, каждый удостоверен пестрым жизненным опытом в безнадежности попыток самому вытаскивать себя из трясины; в том-то и дело, потому и взыскуем Спасителя: аще убо вера, яже в Тя, спасает отчаянныя, се верую, спаси мя….

Умеющие употребить усилие[682] и обуздать инстинкты тоже не без проблем восходят к Небу: образцовая репутация неизбежно выводит в лидеры и они, меряя по себе, не умея прощать чужие недостатки, становятся тиранами; да и как не возгордиться привыкшему побеждать. Впрочем, в будничной повседневности наша национальная склонность к геройству частенько оборачивается, от скуки, пессимизмом, упадком, распущенностью.

Слабым же в начале пути дается пылкая ревность, окрыляющая к подвигу; принуждение излишне: бдение, пощение, служение ближним желанны, радостно потребны; разочарование наступает, когда Господь, обучая самостоятельному хождению, убирает руку. Целых десять лет мать Д. по ее признанию считала себя в числе слышавших и сотворивших, а потом – «ну никаких сил, ни рано вставать, ни мало кушать, ни правило читать»; духовник рассудил: «от Него это было, а теперь, значит, смиряться время пришло».

Неприятный опыт выдохшихся порывов, новых падений, унылого бессилия чреват соблазном облегчить ношу, исказить, упростить христианскую задачу, снизив до уровня своей душевности и плотяности: спаси мя, Боже, на печи лёжа. С другой стороны подстерегает опасность, полюбовавшись на подлинное подлое я, испустив жалкий вой над темными его глубинами и признав полное несоответствие тому, чем оно должно быть[683], захотеть исчезнуть, отойти, скрыться, чтобы не видеть, не знать, не страдать[684]. «Авва, смущают меня помыслы, говоря мне: ты ничего не делаешь здесь, ступай отселе»; отвечает авва, преподобный Макарий Александрийский: «скажи своим помыслам: для Христа я стерегу стены»[685].

Солнцем быть не можешь – будь луной, советовал митрополит Платон (Левшин); вот матушке Г. «просто нравится образ жизни»; смотри, говорит: артисты, художники, музыканты… не все суперталантливые и знаменитые; сколько обычных тружеников, средней руки, особо не блистают, зато занимаются любимым делом; что они потеряли? К монашеству вполне приложим известный парадокс Паскаля о вере и атеизме: делая перед лицом Вечности ставку на Бога, ничего не проигрываешь, а выигрываешь блаженство и бессмертие.