Плакат в окне Сиднея Брустайна

Элтон. Извиняться пе собираюсь… Я вправе думать о людях что угодно. В этом мире. Даже о тебе, Сид…

Сидней. Есть недоразумения, которые дорого обходятся, Элтон.

Айрис. Да и кто мог ожидать, что вы с Глорией… Ты понимаешь, что я имею в виду: святой Павел Пролетарий и живой дух Мэдисон-авеню…

Элтон. Что ж, говорят, крайности сходятся. Кроме того… (медленно) мы нашли с ней общий язык!

Сидней(с напускным безучастием). Вот как?

Элтон(торжествующий любовник). Да, так!

Сидней. Еще одного красного вышибло из седла.

Айрис(многозначительно смотрит на мужа). Все ясно, правда ведь, Сидней?

Сидней(поняв, что жена хочет прекратить разговор). Абсолютно.

Айрис. Где мой «Вэрайети»[2]?

Сидней. Под яблоками.

Айрис(запоздалая мысль). Я подумала и должна сказать, что мне не нравится это выражение.

Сидней. Какое выражение?

Айрис(шутливо грозит пальцем). Насчет седла. Я знаю, откуда оно идет, и выражаю протест от имени моего краснокожего деда-чероки…

Элтон. Я все понял, и хватит.

Айрис(поворачиваясь к Элтону). Ну и зануда же ты, Элтон. На твоей негритянской проблеме свет, что ли, клином сошелся? Липа все это.

Элтон(резко). Я родился с этой проблемой.

Айрис. Вот-вот! Тешишь себя всяким вздором. Человек как все, так нет, ему доставляет удовольствие разыгрывать из себя бедного негра.

Элтон. Я и есть негр, и не я изобрел правила игры. И пока думают, что быть негром — плохо, я буду твердить: да, я негр. Понятно?

Айрис(с богемной легкостью). Потому и липа, что твердишь. В стране полно люден, которые при первой же возможности забросили эту игру… Ты воображаешь, что ты какой-то особенный?

Элтон. Раз ты не поняла, ничего тут не поделаешь. (Пожимает плечами.)

Айрис. Конечно, каждый по-своему избавляется от комплекса вины.

Элтон(снова загораясь). Вина тут ни при чем!

Сидней. Да, бросьте вы. Будь хоть марсианином, если угодно.

Айрис(усаживаясь с «Вэрайети» в руках, свистящим шепотом). Герои, кругом герои — и ни одной выигранной битвы!

Элтон резко поднимается, идет к двери.

Ты куда?

Элтон(оборачивается, ворчливо и словно виноватым тоном). Пойду возьму хоть вина к ужину. Больше ничего не надо? Может, сигарет?

Сидней(усмехаясь). Больше ничего.

Элтон. А тебе, Смеющийся Томагавк? (Выходит.)

Айрис. Пожалуйста, цветов к столу. (Открывает двери. Вслед ему.) Если намерен быть моим зятем, постарайся со мной ладить! Уж мне ли не знать, что от зятя взять Будешь каждый день приносить цветы!.. (Кричит вдогонку.) Лумумба! (Айрис увертывается, и дешевая книжка, пущенная Элтоном, со стуком ударяется в дверь. Она входит обратно в квартиру, притворяет дверь. Мужу — тоном, исключающим возражения.) Насчет Глории держи язык за зубами.

Сидней. Разве я что-нибудь сказал?

Айрис. Сказать не сказал. Но сидел бледнющий, как смерть. Пусть сами разбираются. А ты помалкивай, слышишь?

Сидней(чуть не кричит, выведенный из себя). Разве я что-нибудь сказал? Сказал, да, настырная ты женщина?

Айрис(снова уткнулась в журнал). Знаю я тебя, всюду суешь свой нос.

Сидней подходит к жене, вкрадчиво, как кошка, стянувшая сало, полает новый эскиз первой полосы и тем же церемонным жестом, что и Макс, откидывает кальку. Айрис смотрит безо всякого выражения, прищуривается, поднимает взгляд на мужа, поворачивает лист вбок, потом вверх ногами, но Сидней возвращает его в прежнее положение и ведет указательный палец вниз, в точности повторяя движения Макса.

A-а, вы интригуете читателя? Лихо!

Сидней(в ярости). Лихо, говоришь? А что это значит?

Айрис. Ты о чем?

Сидней. Я спрашиваю, что это, собственно, значит — лихо? Или это просто уничижительное словечко, поскольку ты не способна вникнуть и проанализировать…

Айрис. Я и не пыталась анализировать. Просто сказала, что думала, — лихо!

Сидней. Ты хочешь сказать, что это отличается от других изданий?