Пламя

Теперь, в первых лучах зари, водитель спешил обратно. На востоке сверкало розовато-красное зарево, словно никакого зла никогда и не выходило из того квартала, словно ненависти никогда и не было в этом мире. В этот волшебный край он и ехал, переполняемый утренней радостью. Но приятный вид окрестностей не поколебал его решимости. Несомненно, несомненно, он должен записаться на службу и отдать жизнь вместе с друзьями. Красный Крест — крест недостаточно тяжелый для такого, как он. Заря поглотило то, что оставалось от ночи, и теперь все небо было в огне. Он должен стать солдатом, должен. Кто он такой, чтобы судить, когда столько более достойных мужчин без колебаний уходят на войну? Его квакеры-родители, конечно, сильно огорчатся, но он просто обязан это сделать. Ему и самому было нерадостно от мысли о родительской печали. В конце концов, война — действительно отвратительная штука. Фактически, его решимость уже начинала превращаться в разочарованность. Некий тайный голос говорил: «Ты будешь сражаться только потому, что тебе стыдно не сражаться. Ты будешь сражаться за свой собственный душевный покой, не за победу, не за правое дело. Тебе не обрести даже того душевного покоя, который ты ищешь». Ослепительное солнце выглянуло из-за восточной облачной гряды, и деревья, поля, сверкающий канал, казалось, вдруг засмеялись, столь яркими они внезапно стали. «О Боже, вот это мир!» — громко воскликнул водитель, прогрохотав мимо. Солнце и сельский ландшафт, вне всякого сомнения, вторили тайному голосу, которым он позволил себе их озаботить.

Он слышал, как кто-то говорил, что, точно так же, как частное убийство вышло из моды, так когда-нибудь выйдет из моды и война, и что эта Война есть всего лишь красный рассвет новой эпохи, в которой на многие потемки прольется свет. Безусловно, раз уж Мир и Добрая Воля не могут быть сегодняшней идеей, они могут стать идеей завтрашней. Горе тем, кто, имея хоть самое слабое подозрение об этой великой завтрашней идее, изменяют ей ради самых высоких сегодняшних идеалов. Судьба пожелала, чтобы он мельком увидел этот рассвет раньше его сражающихся друзей: горе ему, если он закроет глаза.

По возвращении он не выглядел счастливым, довольным или хотя бы позитивно настроенным, но был абсолютно уверен в том, что сражаться не станет. Его новая мировоззренческая концепция (которая, впрочем, отнюдь не нова) была крайне смутной, но все же то была концепция, и ей следовало хранить верность. Возможно, в конечном счете он совершал ошибку, но ошибку благородную. Он не должен отступать от этого видения, пусть даже и с риском для жизни собственной души.

Водитель загнал машину на место, проковылял в лагерь, вытащил из постели лучшего врага, убедил щенка облизать заспанное лицо повара и приступил к утреннему туалету. Снова и снова заходил он на эту целину сомнения, и с каждым разом концепция прояснялась для него все больше и больше.

И разве он такой один?

Олаф Стэплдон Старик в Новом мире