Пламя и кровь

У ворот крепости Мейегора в ту ночь звучала иная музыка. Люди сира Амори Пека бросились на Сардока с мечами и копьями, он же избрал своими инструментами обтянутый вареной кожей щит из ночного дерева с железными скрепами и кривой меч с рукоятью драконьей кости; в свете факелов темный клинок сверкал и переливался, показывая всем, что это валирийская сталь. Враги завывали, кричали, осыпали его проклятиями, Тень же не издавал ни звука; он по-кошачьи перемещался среди людей Пека, и лишь его клинок свистел, рассекая вражеские кольчуги легко, как пергамент. Гриб, будто бы наблюдавший за сражением с крыши, рассказывает, что Тень скорее напоминал «жнеца, нежели воина. С каждым взмахом падали все новые колосья, и отличием служило лишь то, что колосья эти кричали и изрыгали проклятия». Смелости людям сира Амори было не занимать, и некоторые из них успевали даже нанести ответный удар. Но Тень был все время в движении и шутя отражал эти удары щитом, а потом им же сталкивал врагов с моста прямо на железные пики.

Сир Амори Пек, нужно отдать ему должное, не посрамил Королевской Гвардии. К тому времени, как он обнажил свой меч, на мосту уже пали трое его людей, а еще двое корчились на пиках внизу. «Под белым плащом у него были белые же чешуйчатые доспехи, – рассказывает Гриб, – но шлем его не имел забрала. Не взял он с собой и щита, и Сардок заставил его пожалеть об этом». Тень превратил поединок в танец; он наносил сиру Амори рану, убивал одного из его людей, а после снова возвращался к белому рыцарю и наносил новый удар. Но Пек упорно сражался, и под конец боги на мгновение улыбнулись ему: один из стражников, падая с моста, успел ухватиться за кривой меч и вырвал его из рук Тени. Сир Амори, с трудом поднявшись с колен, бросился на безоружного врага, но Тень вытащил из моста топор Визериса и разрубил шлем сира Амори вместе с головой от макушки до шеи. Сбросив его тело на пики, Сардок спихнул с моста оставшихся убитых и раненых и вернулся в крепость. Король сразу приказал поднять разводной мост, опустить решетку и затворить ворота. Замок в замке теперь был полностью закрыт для врагов и оставался закрытым еще восемнадцать дней.

Весь остальной Красный Замок находился в руках сира Марстона Уотерса и его королевских гвардейцев, а порядок в городе поддерживал сир Лукас Лейгуд с золотыми плащами. Утром после битвы на мосту оба пришли к крепости, чтобы просить короля покинуть свое убежище.

«Ваше величество несправедливы к нам, думая, что мы замышляем недоброе против вас, – сказал сир Марстон (из рва в это время вытаскивали тела убитых Сардоком). – Мы поступаем так, чтобы оградить ваше величество от ложных друзей и изменников. Сир Амори поклялся защищать вас и, коли потребуется, отдать за вас жизнь. Он был вам верен, как верен и я. Он не заслужил смерти от рук этого зверя».

Король Эйегон был непоколебим.

«Сардок не зверь, – ответил он с крепостной стены. – Он не может говорить, но хорошо слышит и повинуется приказам. Я приказал сиру Амори отступить, и он отказался; брат мой предупредил, что с ним будет, если он заступит за топор. Я думал, что клятва гвардейца подразумевает подчинение своему королю».

«Мы клянемся слушаться короля, это так, – сказал сир Марстон. – Как только вы достигнете совершеннолетия, и я, и братья мои с радостью падем на мечи, коли вы нам прикажете. Но пока вы еще дитя, клятва предписывает нам подчиняться деснице, ибо глас десницы – глас короля».

«Мой десница – лорд Таддеуш».

«Лорд Таддеуш продал ваше королевство Лиссу и ответит за это. Я буду вашим десницей до тех пор, пока вина его или невиновность не будут доказаны. – Сир Марстон обнажил меч и преклонил колено. – Клянусь мечом своим пред взорами людей и богов: никто не причинит вам вреда, покуда я рядом с вами».

Если он надеялся, что его слова убедят короля, то был вскоре жестоко разочарован.

«Ты был рядом со мной, когда дракон пожирал мою мать; ты стоял и смотрел, – сказал Эйегон. – Я не позволю тебе стоять и смотреть, как убивают жену моего брата».

С этими словами король покинул крепостную стену, и никакие увещевания сира Марстона Уотерса не убедили его вернуться: ни в тот день, ни в другой, ни в третий.

На четвертый день вместе с сиром Марстоном пришел великий мейстер Манкен.

«Молю вас, государь, оставьте эти детские выходки и спуститесь к нам, чтобы мы могли вам служить».

Король Эйегон молча смотрел на него со стены, но Визерис был далеко не столь сдержан. Он приказал Манкену немедленно отправить «тысячу воронов», дабы во всем королевстве знали, что король стал пленником в своем собственном замке. На это великому мейстеру отвечать было нечего, но воронов он не выпустил.

В последующие дни Манкен предпринял еще несколько попыток улестить короля, уверяя Эйегона и Визериса, что все предпринятые действия были абсолютно законными. Сир Марстон перешел от просьб к угрозам, а от угроз – к торгу. Привели септона Бернарда, дабы тот помолился Старице и попросил ее вернуть королю разум.

Ничто, однако, не помогало: на все их усилия юный король отвечал лишь угрюмым молчанием.