Пламя и Пыль

— Я проделывал его дважды, — сказал я Ясмин. — Помнишь тот шрам, который я показывал тебе ночью? Это все поганая утка — влезла совершенно не вовремя.

— У тебя тоже? — удивился Гару с чем-то похожим на симпатию в голосе. — С некоторых пор я считаю своим долгом таранить лодкой всех уток, что попадаются у меня на пути. Конечно, все мы, марренолоты, любим таранить уток — это наша маленькая традиция; но для меня она имеет свое значение.

— Да? Тогда сбей как-нибудь одну за меня, — попросил я.

Если и существует на свете дружба между человеком и созданием зла, то что-то такое начало зарождаться между мной и Гару. * * *

Мы заключили простую сделку: я расписываю Гару лодку, а он увозит нас из деревни, прежде чем умбралы получат шанс нас убить. Стикс течет через все Нижние Планы и предлагает доступ ко всем мыслимым видам ада, но притом его путь лежит мимо большого числа порталов, и Гару обещал доставить нас к таким, что ведут в относительно безопасное место. Увы, прямого пути в Сигил Гару не знал, но мог показать порталы в так называемые привратные города — аванпосты и перевалочные пункты на границе Нижних Планов и нейтральных Внешних Земель. Из рассказов отца я знал, что привратные города Нижних Планов — места недобрые, которые живут по своим законам под сенью зла соседних земель… но поскольку они еще как-то держатся нейтралитета, в любом из них будет безопасней, чем там, где мы сейчас находились. Оказавшись в привратном городе, мы сможем связаться с местными отделениями наших фракций и получить помощь. После чего о дальнейшем можно будет не волноваться.

Я взял кисть и стал набрасывать скорбные лица, которые мне предстояло скопировать. Их было шестнадцать — работа на день; к тому времени, когда умбралы уберутся в свои хижины на ночь, я уже закончу. Гару заверил, что сможет бесшумно вывезти нас из города, пока демоны будут спать.

— Можем ли мы доверять ему? — шепотом спросила Ясмин, когда я начал писать лицо убитого горем высшего эльфа.

— В том-то и весь вопрос, правда? — проворчал я. — Ему нет смысла нас предавать, и, похоже, что мы нашли с ним общий язык; но он все же может решить поразвлечься, вляпав всех нас в какое-нибудь дерьмо. Хотя, учитывая, что Гару тоже Сенсат… я думаю, моя работа его впечатлит.

— Может тебе стоит оставить одно лицо незаконченным до тех пор, пока он не доставит нас в безопасное место?

— А что, неплохая идея, — согласился я. — Это вынудит его выполнить свою часть сделки.

Ясмин посмотрела, как я сделал пару мазков кистью, и вдруг спросила:

— А в какой город нам лучше всего отправиться?

— Не знаю. Ты бывала в привратных городах?

— Нет. — Она пожала плечами. — Разве что там бывал кто-то из остальных.

— Так, может, узнаешь у них? — предложил я. — Со мной ничего не случится.

Какое-то время она смотрела на меня, прикидывая, не опасно ли оставлять меня одного.

— Ну, хорошо, — промолвила она, наконец. — Я все равно не собиралась смотреть на твою работу. Слишком гнетущее зрелище.

— Это потому что лица настолько печальны? Или потому что это всего лишь работа шабашника?

Она не ответила. Я посмотрел, как она уходит.

* * *

Время шло. Гару наблюдал за мной до тех пор, пока я не закончил эльфа, а после ушел в деревню. Я счел это знаком доверия; он признал, что у меня достаточно мастерства для выполнения его заказа, и теперь я мог работать один, без надзора. Умбралы оставлять меня не спешили — я чувствовал, как они наблюдают за мной из темных уголков под деревьями, и слышал свистящий шепот из незнакомых слов — однако со временем они тоже пропали, исчезнув по каким-то непонятным делам.

Я остался наедине со скорбными лицами.

Тот, кто рисовал оригиналы, проделал хорошую работу. Техника была довольно простой, но все страдания отражались очень достоверно. Я сразу понял, что лица писались с натуры, но не хотел об этом задумываться. Шестнадцать несчастных, согнанных вместе, чтобы позировать неизвестному мастеру… невыносимо было даже думать об этом.

Но я не мог совсем не думать о своей работе. Прежний художник Гару использовал старый трюк с глазами, устремив их взгляд за плоскость портрета так, что казалось, будто они смотрят на меня, где бы я ни находился; было нелегко выносить их прискорбный, испытующий взгляд такое долгое время. Печальные, безумные глаза. Все смотрят и смотрят.

Среди этих лиц было одно человеческое: светловолосый, бородатый мужчина, совсем не похожий на моего темноволосого, всегда гладко выбритого отца… Но чем дольше смотрело на меня это лицо, тем больше мне казалось, что это Найлз Кэвендиш — не погибший, не пропавший на долгие пятнадцать лет, а живущий в огромной печали где-то здесь, на Нижних Планах. Снова и снова я ловил себя на том, что смотрю на это лицо вместо того, чтобы заниматься делом. Это был не мой отец, даже близко, и он не мог стать таким с тех пор, как я видел его в последний раз. И все же, работая над другими лицами, я то и дело ловил его взгляд краем глаза и вздыхал. Мой отец. Папа.