Пламя над тундрой

«Товарищи, шахтеры, люди труда! Вас обманывают уездные правители, что Колчак наступает на Москву! Не верьте! Это ложь! В Москве находится вождь мирового пролетариата и мировой революций Владимир Ильич Ленин! Красная Армия громит белых и интервентов. Уже освобождены от деникинцев 15 ноября Касторная, 16 ноября Курск. Красные бойцы и красные конники Буденного преследуют врага. Отступает и Колчак. Он цепляется за Дальний Восток, как утопающий за соломинку, но это не спасет его. И здесь будут Советы. Вас, товарищи шахтеры, заставляют для Колчака и американцев рубать уголь, заставляют голодать! Почему? Кто имеет на это право? Громов представляет незаконную власть. Законная власть — Советы! Готовьтесь ее поддержать и укрепить здесь! Готовьтесь к борьбе за лучшую, светлую долю, за…»

Рыбин испуганно сунул листовку в карман: на кровати зашевелилась жена. Убедившись, что жена спит, Рыбин до конца прочитал листовку и повторил ее последние слова: «Скоро красный флаг свободы будет реять над Ново-Мариинском!»

На следующий день листовка была уже у Булата, Вечером ее жадно читали шахтеры. Малинкин хотел взять ее, но один из шахтеров сунул ему под нос кукиш:

— Видел? А если побежишь к Щетинину, то вот этого отведаешь. — Кукиш превратился в огромный кулак…

Весь вечер Малинкин прислушивался к тому, о чем говорили шахтеры, и запоминал…

Все было постыло Елене Дмитриевне в доме Биричей. Она не находила себе места, стала раздражительна. Ее зеленые глаза были полны презрения и ненависти. Трифона она не замечала. Бирич терпеливо сносил поведение молодой женщины, Он был убежден, что она стала любовницей Свенсона, и сдерживал сына, когда тот стал оскорблять Елену:

— Раз не смог в руках бабу удержать, то руганью не исправишь!

— Я… я… ненавижу ее, — закричал, брызгая слюной, Трифон. — Я готов убить ее! В шею ее отсюда!

— Веди себя поприличнее. Я вижу, сидеть-тебе в Ново-Мариинске вредно. На днях поедешь в Усть-Белую, — тоном, не допускающим возражения, сказал Бирич.

— Зачем? — не понял отца Трифон, но поездка его заинтересовала. Она обещала разнообразие.

— В свое время узнаешь, — уклонился от ответа Бирич. — Готовься к дороге. Понадобится три-четыре упряжки, подбери получше.

— Хорошо, — покорно согласился сын.

Елена старалась как можно реже встречаться с Биричами. Она много гуляла, часто бывала у Нины Георгиевны. Она видела, что подруга убита горем, но не расспрашивала ее, а сказала:

— Не повезло нам, Нина, с мужьями.

Нина Георгиевна сделала жест, словно хотела возразить подруге, но та остановила ее.

— Не надо защищать их. Твой Струков не лучше моего Трифона. Они, офицеры, словно на одну колодку сделаны. Ни души, ни сердца. Живут какими-то мелочными интересами. Нет ни размаха, ни… Да что там говорить. Любить по-настоящему не могут. Все деньги, деньги, барыши…

Нина Георгиевна молчала. Права Елена, но разве от этого легче, разве, жизнь исправишь? Будущее пугало Нину Георгиевну. Оно казалось ей мрачным и страшным.

После того вечера Нина Георгиевна избегала мужа. Струков редко бывал дома, стал хмурым, неразговорчивым. Он не мог простить Громову, что тот не разделил с ним богатый куш, и намекнул управляющему об этом. Отношения между ними стали натянутыми. Громов подыскивал предлог, чтобы надолго удалить начальника милиции из Ново-Мариинска.

Как-то Громов вызвал Струкова к себе в кабинет. Здесь был и Стайн. По их лицам Струков понял, что произошло что-то необычное. Громов стоял у стола. Не приглашая Струкова сесть, он торжественно заговорил:

— Получен приказ генерала Розанова и полковника Фондерата создать во всех пунктах уезда отряды охраны общественного порядка. Отряды будут вооружены господином Стайном. Оружие для отрядов закупят местные коммерсанты.

— Захотят ли они? — Струков был несколько удивлен.

— Я уже говорил с мистером Биричем, — вмешался Стайн. — Он выразил согласие вооружить отряды в Марково, Ерополе.

«Как быстро освоился американец и держится как начальник», — подумал Струков с раздражением.

— Совершенно верно, мистер Стайн, — подтвердил Громов, — мы обяжем и всех других коммерсантов выкупить оружие для отрядов.

— А нужны ли они сейчас? — неосторожно высказал свое сомнение Струков. — Я не вижу…

— Вы многого не видите, господин начальник милиции, — едко сказал Громов. — Откровенно говоря, я разочарован в вас!

— Разве есть для этого основания? — Струков с вызовом посмотрел на Громова. Он был оскорблен.

— А вот извольте полюбоваться! — Громов схватил со стола небольшой листок и почти швырнул его Струкову. Тот поймал его, и достаточно было беглого взгляда, чтобы сразу же определить, что это большевистская прокламация. Громов продолжал с издевкой: — Могу сообщить, что это не единственная. Листовки там появляются чуть ли не каждый день. Кто их автор, кто их дает шахтерам?

Струков невольно пожал плечами и рассердился на себя за этот жест, выдававший его растерянность.

— Ничего не можете добиться от арестованных шахтеров! — повысил голос Громов.

— После Толстихина и Суздалева с ними бесполезно говорить, — защищался Струков. — Они же…