Пламя пяти сердец

Неужели все, что происходило с ними до этого, было частью ее плана? Неужели та страшная рана Тэррика, смерть Номариама, смерть Хесотзана и ее, Шерберы проклятье, убившее предателей в один день — звенья невидимой оку цепи, которая тянется от самой их встречи и до сегодняшнего дня, часть замысла богини, которая будто забавляясь, то и дело подводит их к краю и дергает за эту цепь, не давая свалиться в бездну?

А что будет с ними завтра, когда этот путь закончится, и они больше не будут нужны Инифри?

— Чербер.

Шербера знала, что Тэррик угадал ее мысли, но все равно не ответила, когда он ее позвал.

— Когда я вернусь с края бездны, я уже не буду акрай, — сказала она, глядя все так же перед собой, но на последних словах не выдержала и, замедлив шаг, поглядела в его лицо. — И клятва, данная вам, уже потеряет свою силу.

— Да, — сказал Тэррик. — Так и будет.

— И что это будет значить для меня? — спросила она.

Его лицо, треугольное лицо, выражением которого он так хорошо владел, совсем не изменилось.

— Ты будешь вольна остаться со мной или уйти с тем, кого выберешь сама.

Он знает о Прэйире, поняла она. Он знает о Прэйире, а еще он помнит о том, что если она, Шербера, уйдет от него, то вместе с ней уйдет надежда на возрождение его рода... и все же Тэррик отпускал ее.

Прямо сейчас он отпускал ее, потому что любил.

Его слова продолжали звучать в голове Шерберы, пока она шла к остальным акраяр мимо шеренги воинов и магов, неотрывно наблюдавших за нею. Мужчины, стоявшие рядом с акраяр, были их спутниками. Шербера заняла свое место чуть впереди — и почти тут же из тени на ступенях показались и ее мужчины.

Покрытый засохшей кровью Фир, чей отряд одним из первых встретился сегодня с жизнеедами.

Олдин, чьи белые одежды были сегодня особенно белыми и едва ли не светились в темноте.

Прэйир — он, сыпля ругательствами, заставил Тэррика вызвать четверых воинов с носилками и принести себя сюда, и теперь встал рядом с ней, хоть и едва держался на ногах.

Они все помнили о том, что город окружен и в это самое время люди на его стенах отдают свои жизни за то, чтобы его удержать. Медлить было нельзя. Тэррик кивнул Харзасу, и рука об руку они прошествовали к центру арены, где выстроились акраяр.

Женщина и ее мужчины.

Женщина и ее мужчины.

Около шести десятков женщин, так их осталось мало к концу этого дня и войны. Волета, положившая руку на свой выпуклый живот, стояла рядом, и у Шерберы заколотилось сердце от мысли о том, что — если Тэррик и Харзас ошиблись — сегодня произойдет то, что по счастливой случайности не произошло тогда в подземелье.

Но ребенок переживет эту войну, говорила ей во тьме темная тьма. Разве Шербера не помнит?

Но ей все равно было страшно.

Мужчины с факелами стали расходиться широким кругом, как только фрейле и змеемаг подошли ближе. Вскоре — слишком скоро для акраяр, но бесконечно медленно для людей на стенах — их окружил круг пламени, устремленного в небо, огненное кольцо, видное даже из повозки Инифри, катящейся по мягкой синеве ночи.

Голоса женщин-змей, бывшие доселе почти неслышными, стали громче, ниже, глубже, приветствуя богиню, которая вот-вот натянет вожжи своей колесницы, чтобы посмотреть на жертву, которую ей принесут... и словно услышав их, из-за стен дома, со стен города стало доноситься другое пение, мрачное, сильное, полное гнева пение воинов, вышедших на смертный бой.

— Морозным утром, в руке сжимая

Дитя огня,

Я выйду в поле, туда, где битва

Зовет меня.

Я местью полон; здесь брат мой ранен

И конь мой пал.

Мой меч сломался,

Рази точнее, афатр-кинжал!..

Мой дом остался в краю далеком

И мать моя.

Я выйду в поле, туда, где битва

Зовет меня.

Не плачь, подруга, пусть сын не плачет,

Вернусь я к вам.

Мечи и стрелы дадут сегодня

Отпор врагам.

Пусть завтра снова тризим раздастся

В начале дня,

Я выйду в поле туда, где битва

Зовет меня.

(прим. — первая строчка песни намеренно целиком повторяет строчку красивой и мрачной эпической англосаксонской поэмы «Беовульф»).

Женщины пели песню на своем, змеином языке, и она странно переплеталась с песней воинов, и будто поднималась вместе с ней все выше и выше и выше...

Шербера подняла голову и увидела, как над ними, прямо над домом, в котором они сейчас находились, кружат драконы. Все одиннадцать оставшихся в живых, включая маленькую свирепую драконицу, и ее рев тоже вплел в эту песню свой мотив.

— Разбей магический сосуд! — вдруг запела одна из женщин-змей, перекрывая своим чистым и высоким голосом пение подруг. — Зажги огонь! Разбей магический сосуд! Зажги огонь!

И прямо на глазах Шерберы драконы стали опускаться ниже.

Еще ниже — широкими кругами, опустив головы и глядя прямо на стоящих под ними акраяр, — и Шербера почувствовала, как зарождается и нарастает в ней откуда-то знакомое ощущение внутреннего жара...

Огня.

Нестерпимого, сжигающего внутренности пламени.