Пламя в тумане

Горло Кэнсина сжало сомнение. Ужасное ощущение, которое возникало только в присутствии этой девушки.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Ну, я не собираюсь чистить за тебя твою лошадь, хоть ты и грозный Дракон Кая. – Хотя ее слова были резкими и освежающими – как брызги воды по глине, – ее голос был спокоен.

Это подходило ей. Амае.

Ночной дождь.

Освежающий. Но спокойный.

Кэнсин стиснул зубы:

– Ты и не должна…

– Ты давно не приносил свой меч на полировку. – Амая шагнула к нему. – Мой отец упомянул об этом только вчера. – Она протянула левую руку. – Дай его мне, – она говорила так, словно между ними ничего не было.

Словно Кэнсин для нее ничего не значил.

То же самое сомнение усилило свою хватку. Кэнсин отбросил его словно ненужную ношу, передернув плечами.

Пусть лучше Амая думает, что он для нее никто. Лучше для них обоих.

Чем дольше он будет думать подобным образом, тем быстрее это станет правдой.

Без лишних слов Кэнсин снял свою катану с пояса и передал ей.

Амая вытащила клинок из богато украшенных сая[42]. Ее взгляд скользнул по замысловатой цубе[43] – по медно-позолоченной филиграни герба Хаттори на гарде. По разинутой пасти дракона, инкрустированной бирюзовой эмалью. Она задержала глаза на самом лезвии и цокнула.

– Ты что, так ничему и не научился? – легко отругала его Амая. – О таком произведении искусства надо хорошо заботиться.

Кэнсин смотрел, как она изучает бороздки в тщательно изготовленной драгоценной стали. Зазубрины износа и запущенности. Ее глаза были мягкими серыми лужицами. Беспокойство прорезало между ними морщину. Которую ему отчаянно захотелось разгладить быстрым движением большого пальца.

Именно эта морщинка – эта забота о чем-то, что более не должно было беспокоить Амаю, – умерила гнев в венах Кэнсина.

Несмотря на попытки скрыть это, Мурамаса Амая всегда беспокоилась о вещах гораздо больше, чем следовало бы.

– Ты права, – ответил Кэнсин. – Все, что создано Мурамасой-сама, требует заботы, – его слова были пронизаны тайной нежностью.

Те же самые мягкие глаза поднялись на него. В них не было колебания.

– Отец согласился бы с тобой. – Она замолчала, а затем отвела взгляд. – Я прослежу, чтобы лезвие было заточено и возвращено тебе сегодня вечером.

– Не надо.

– Нет. – Амая вернула катану в ножны плавным движением запястья. – Отец не хотел бы, чтобы созданный им клинок оставался в таком ужасном состоянии. – Она говорила так, как будто ее отец – возможно, самый знаменитый кузнец во всей империи – будет лично затачивать и полировать меч, но Кэнсин знал, что этим займется Амая.

Знал это с уверенностью, подобной тому, что солнце будет всходить каждый рассвет.

Острая боль прорезала путь в его сердце.

Но он ничего не сказал. Ничего не сделал.

Так будет лучше.

Когда Амая повернулась, чтобы уйти, она оглянулась через плечо. Если бы он не знал ее достаточно хорошо, то Кэнсин мог бы подумать, что Амая колеблется.

– Марико… не умерла, Кэнсин. Она не может быть мертва.

– Я знаю.

– Хорошо. – Амая кивнула. – Не сдавайся в ее поисках.

– И не собираюсь.

Легкая улыбка осветила ее лицо. Вся его решимость рухнула при виде нее.

– Амая… – Кэнсин быстро сократил расстояние между ними. Ему так хотелось стереть пятна с ее щеки. Нажать на морщинку между ее бровями, пока та не исчезнет под его прикосновением. Его рука поднялась к ее лицу.

Она отпрянула.

– Хорошего вечера, мой господин. – Амая низко поклонилась.

В этом жесте Кэнсин не увидел поддразнивания. Их обычных шуток.

Он скучал по ним больше, чем мог бы выразить словами.

Но Кэнсин знал: так будет лучше. Он шагнул в сторону. Опустил голову в поклоне.

Когда она повернулась, чтобы уйти, Кэнсин обнаружил, что движется вперед, его ноги подчиняются невысказанным командам сердца.

Он не мог смотреть, как она уходит.

Только не снова.

Вместо этого Кэнсин холодно прошел мимо нее, вернувшись под полуденное солнце двора. Он чуть не остолбенел, когда увидел там стоящую мать. Замершую в ожидании. Она не смотрела на него. Ее понимающие глаза были прикованы к Амае. Их пронзительные зрачки следовали за дочерью Мурамасы Сэнго, пока стройная тень девушки не скрылась за ближайшим углом.

Кэнсин невозмутимо подошел к матери. Он поклонился ей.

– Матушка.

– Сынок. – Она всмотрелась в его лицо. Ища то, о чем он мог только догадываться. – Твоя сестра?

Кэнсин покачал головой.

Царственные плечи его матери чуть поникли. Только тот, кто стоял рядом, мог обнаружить это.

По крайней мере, ей Кэнсин мог предложить утешение. Он приложил руку к ее щеке.

– Она жива, матушка, – сказал он. – Клянусь. Марико жива.

Огонь истины вспыхнул в ее глазах.

– Верни ее нам в целости и сохранности, Кэнсин.

– Я верну.

– Значит, у тебя есть план?

Кэнсин кивнул:

– Завтра я выезжаю в столицу.

– Ты надеешься найти свою сестру в Инако?

– Нет. – Его губы сжались в жесткую линию. – Я надеюсь найти там ответы.

Множество видов силы

Марико никогда не подозревала, что может ненавидеть кого-то с такой глубинной свирепостью. Она всегда считала это чувство бесполезным занятием. У ненависти нет никакой цели, кроме мучения своего носителя.