План Б: Как пережить несчастье, собраться с силами и снова ощутить радость жизни

Многие люди, не пережившие потерь, даже кое-кто из самых близких друзей, не знали, что сказать мне и моим детям. Было сразу заметно, что им некомфортно находиться рядом с нами, особенно в сравнении с тем, как легко мы общались раньше. Это как слон, присутствия которого в комнате никто не признает, и это начало разрушать мои отношения с людьми. Если друг не спрашивает меня, как я, значит ли это, что ему все равно? Может быть, он и правда не видит следов огромных ног и куч навоза?

Адам с уверенностью сказал мне, что люди хотят говорить, просто не знают как. Я не была в этом так уверена. Друзья спрашивали: «Как твои дела?» – но я воспринимала это как стандартное приветствие, а не как искренний вопрос. Мне хотелось закричать в ответ: «А ты как думаешь, у меня только что муж умер!» Я не знала, как реагировать на любезности. Не считая этого, как вам понравилась пьеса, миссис Линкольн?

В самых разных культурах принято скрывать негативные эмоции. В Китае и Японии идеальным эмоциональным состоянием считается спокойствие и собранность. В Соединенных Штатах приветствуется воодушевление (OMG!) и энтузиазм (LOL!). Как пишет психолог Дэвид Карузо, «по стандартам американской культуры на вопрос "Как дела?" мало ответить просто: "Хорошо". Нужно сказать: "Превосходно!"». Дальше Карузо добавляет: «Это постоянное стремление скрыть под маской подлинные глубинные чувства». Признаться в том, что тебе плохо, «почти неприемлемо».

Анна Квиндлен выражается более поэтично. По ее словам, «скорбь – это шепот снаружи и грохот внутри. О скорби не принято говорить больше, чем о сексе, вере и даже самой смерти, породившей ее, общество игнорирует ее, не считая нескольких моментов на похоронах, которые проходят слишком быстро».

Слон следовал за мной и в офисе. Я всегда дружелюбно относилась к коллегам, особенно в Facebook, где сама миссия компании заключается в том, чтобы сделать мир более открытым и наполненным связями. Наша культура это отражает: все мы сидим в общем помещении, где каждый может подойти и поговорить с кем угодно. Разговоры, в том числе личные, происходят часто и открыто.

Вначале возвращение на работу дало мне некое ощущение нормальности. Но вскоре я обнаружила, что дела идут не так, как обычно. Я всегда поощряла своих сотрудников к тому, чтобы быть на работе самими собой, раскрывать свою личность полностью, но теперь моя собственная «личность» была чертовски безрадостна. Мне было сложно говорить о Дэйве с друзьями, а на работе с коллегами это представлялось еще менее вероятным. Поэтому я молчала. И они молчали. Большинство моих взаимодействий с людьми на работе стали холодными, отстраненными и скованными. Бродя по штаб-квартире Facebook, я начинала чувствовать себя призраком, одновременно пугающим и невидимым. В моменты, когда я больше не могла этого выносить, я искала убежища в переговорной у Марка. Я говорила ему, что боюсь утратить личные связи с коллегами. Он понимал мои страхи, но утверждал, что я неправильно интерпретирую их реакцию. Он сказал, что они хотят быть ближе ко мне, но не знают, что нужно говорить.

Глубокое одиночество, которое я ощущала в своей скорби, усугублялось этими повседневными взаимодействиями, которые, как мне казалось, только отдаляли меня от людей, и я чувствовала себя все хуже и хуже. Я подумала, не стоит ли везде носить с собой игрушечного слона, но не была уверена, что все поймут намек. Я знала, что у людей самые лучшие побуждения, что те, кто не говорит ничего, стараются не касаться больной темы, а те, кто говорит не то, просто пытаются меня утешить. Я сама прежде бывала на их месте – они сейчас делали то же самое, что делала в таких случаях и я. С самыми добрыми намерениями я пыталась вселить в своих страдающих друзей оптимизм, внушить им бодрость духа, чтобы они побороли свои страхи. Ну да, я вижу в комнате серое животное, но это не слон – мне кажется, это скорее похоже на мышь. Теперь я поняла, что просто выдавала желаемое за действительное, из-за чего люди еще острее чувствовали, что их не понимают.

Традиционно у иудеев период траура по супругу длится месяц. Ближе к концу этого срока я стала задумываться о том, чтобы написать о своих чувствах в Facebook. Я излила душу в посте, но сначала не собиралась им делиться – это было слишком лично, слишком сыро, слишком откровенно. Но в конце концов решила, что от этого едва ли может стать еще хуже, а может, наоборот, станет чуточку лучше. Рано утром, пока не передумала, я нажала «Опубликовать».