План D накануне (СИ)

В мастерской она прочла длинную и жестокую лекцию о пользе гигиены (разводы на физиономиях, обода под ногтями). Мастера — у которых не видели ни первого, ни второго, лишь тёмные отложения, подчёркиваемые морщинами, вообще во всё время чувствовали себя неуютно, в чужом доме без приглашения — восприняли плохо, они были не из этой системы, а из системы, когда лифт сбрасывался на дно, набивался мокрым песком, что тяжелее угля, а в вопросе лифта имела место ориентация на объём, и поднимался. Блоки и механизм в эти мгновения фиксировали на глазок. Наверху песок удалялся, вместо него клался берёзовый уголь, опускался. На дне рабочие сгружали уголь и сами входили в лифт, набиваясь максимально плотно. Это делалось из соображений практики, гласившей, что всяким угольным рано или поздно воспользуется человек.

По дороге на них налетало множество выходивших и терявшихся в тумане хитрованцев. Комитет захватывал значительно больше, чем было видно рабочим, стоявшим в дверях и провожавшим их взглядом.

— Получается, — рассуждала В., — что рабочие и мокрый песок на дне, вскоре песок меняется на уголь, который они оставляют вместо себя, и тогда на дне кроме угля нет ничего. Любопытно следующее. Откуда на дне браться песку именно мокрому, и каким образом там оказываются рабочие?

В этом цеху в них могло полететь что угодно. По мнению одной школы теоретиков, животный мир попадал под колёса Второй промышленной революции первым среди равных; по мнению другой — зачастую впрягался в хомут из бессемеровской стали, когда соответствующие умы человечества ловили простой. На сей раз лекция раскрывала вред случайных связей. Лотерея возводилась ею едва ли не в ранг смертного греха, шла под руку со связью, на которую должны были вознегодовать даже невидимые глазу частицы вселенной. Как на один из примеров несомненного вреда казуальных сношений она упирала на произошедший когда-то пожар в невидимом монастыре. Отрывки об этом происшествии во множестве поступали из американской Саванны, Джорджия. От торчавших повсюду игл болели глаза, тем странным образом, когда острие не воткнуто, но поднесено. В конце им издали показали банку с карболовой кислотой, где плавала гаутенгская жаба, внутри неё созревал один из самых крепких и острых шипов в природе.

Полицейским Мясницкой части на шлемы ставился съёмный фильтр, он заслонял рот и нос, чтобы хоть как-то сдвигать облавы в каждом из трёх кабаков Хитровки. Гувернантка ни для себя, ни для подопечных чем-либо подобным не озаботилась. Войдя в залу, они едва не лишились чувств от запахов и сгущённости, через которую было тяжело даже идти. Эффект выпарки в совокупности с замыслами посетителей и видениями, являвшимися в связи с действием сивухи, настоек грибных и опиумных, для обыкновенных людей только что с улицы представлялся фантасмагорией цветов и звуков, распространявшихся в противоположность многим физическим дао из тех, что отвечали за развёртывание в физике волн. В глазах рябило, троилось, вспыхивали всевозможные огни, по преимуществу жёлтые, уши заволакивал то звон литавр, то волчий вой, то фартовые изъяснения («я как запустил стрёмистому из своего шмеля сары, он сразу всю свою музыку и выдал») криком, шёпотом, рёвом. Тут и там расплывались круги от свечей, масляных ламп и факелов, иногда ярче, иногда вовсе без посредства посторонних источников. Кабатчик вытянул губы к уху полового, который вытирал с пола радужный сгусток, вязкий, как ртуть, почти не державшийся на тряпке, похожей на скальп. Получив указание, он задрал голову на вошедших, вот уже возник подле, невероятно смердящий, в белоснежном фартуке. Каким-то образом дал им понять, чтобы шли следом. Двинулись через залу, открылась возможность видеть антураж, до того спрятанный за вспышками, кругами и чадом эссенции смол и дымов. Разные гости, мужчины и женщины, предававшиеся своим страстям, угару, преодолевшие орбиты, превозмогшие гримасы кабатчика, половых, разглядевшие за теми свою действительность, когда ничего не заимствуется из чужого опыта. Половой отрывался и возвращался за ними трижды, передвижение по «Пересыльному» походило на марш по дну моря.

В алиби участвовало десять тритагонистов. Он набрал их из бывших актёров, литераторов и театральных постановщиков, спившихся и канувших в окрестность, посулив денег, некоторую часть (авансы) уже дав. Суть Ябритва придумал сам, как облечь в жизненные обстоятельства, подсказали театральные умы, которые не пропиваются.