План D накануне (СИ)

Полночь, я стою у окна в тёмном минц-кабинете и смотрю на редкие огни лежащей в глубокой низине Стрелецкой слободы. Зима, затянувшиеся перед крещением морозы, кто-то подкрадывается к крыльцу, и снег скрипит. Скоро случатся какие-нибудь перемены, а штора, которой я касаюсь правым плечом, тяжела, как бывало только до революции. Сквозь щели в полу внизу видны огни масляных ламп, их несколько, меньше десяти, крадутся.

Я подвожу черту… этим жизням… все стоят понурые, головы склонены к груди, плечи сведены вперёд, расстрельная команда входит издевательским маршем, не в ногу, на каждого по одному, тьма в зале позади сгущается, не сговариваясь они бьют замками из пальцев в грудь, и вдаль вылетают сотни душ из порознь взятого, каждая следующая менее концентрирована, в тех же сутулых позах, освещая мрак.

По озеру, выброшенные из лодки, к дому плыли три любовницы Юнга. Л.К., обнажённый, — доктор настаивал на атрибутах первозданности — стоял на крыше ближнего к воде флигеля и смотрел в ту сторону. Скоро дамы достигнут камыша, и он перестанет видеть их. По теории светил, наблюдавших за экспериментом у кромки воды на галечном причале, это и должно было стать окончанием, от которого ничего определённого ждать нельзя. Учитель сразу по выходу из вагона первым делом заявил ему, что всякий, кто обещает человечеству освобождение от тяжести секса, не заслуживает серьёзного отношения к своим дерзаниям, так, ознакомление между строк, но он приехал, а он настроил себя терпеть наставника. У них хоть и был раскол, но наука дороже.

— Der Anreiz und damit auch die Wurzel des Bosen liegt in einem vollig anderen Bewusstsein und einer vollig anderen Weltwahrnehmung und in der Fahigkeit, solche Schlussfolgerungswege zu erkennen, die nicht nur zu einer Losung daruber fuhren, wer, wie und im Namen von was, aber auch zu einer internationalen, im Sinne einer Avantgarde fur alle, die in deren Seele Wildheit und Effizienz bewahrt haben [468], — восхищённо.

— Handelt es sich um deinen Insight [469]?

— Nein, er versucht, etwas anderes anzudeuten, die ganze Zeit backt er eine neue Menge Cupcakes, wobei die alten nicht einmal beruhrt wurden, aber es ist nicht nur das, da bin ich mir sicher [470].

— Um Gottes Willen, ich verstehe nicht, wie das ausgedruckt werden kann [471].

— Hochstwahrscheinlich ist er ein unwiderruflicher Menschenfeind, aber er richtet seine Bemuhungen darauf aus, die Beobachtbarkeit der Menschen und das maximal mogliche Wohlbefinden wahrend der verbleibenden Zeit zu verbessern. Dies trifft man selbstverstandlich zu oft, aber hier wird die Lage durch Fertigkeiten kompliziert [472].

Женщины бестолково барахтались в очерете, искали дно. Он отломил колпак с дымохода, сел на трубу, поправив пенис и мошонку, устроился поудобней.

— Unglaublich [473], — прошептал Фрейд.

Юнг потерял сознание и упал в озеро, любовницы устремились к нему. Колпак не тонул и качался на устроенных телами любовниц волнах вверх арматурой.

В монастыре в 1867-м он вёл одно из своих исканий никем не представляемой подноготной. Всегда восприятие максимально возможной части мира, серендипность походя, например, когда вместо вокзального терминала строят цирк. Тогда я даже был одним из подозреваемых, разумеется, в его понимании, хотя тот же Прохоров, проведя с ним бок о бок столько времени и долгие годы состоя оракулом, и подумать не мог, что в деле, которое началось триста лет назад, есть подозреваемые. Я сделал вид, что догадался, что он присмотрелся тогда ко мне не как к кватерниону частиц, абстрактной и своеобразной частоте пульса, но понял, что у меня есть взгляды, они с шириной, я не закутаюсь в умственное омерзение от иконы разбора дел на дела на дела на дела на дела на дела, в связи с чем смогу оправдать хоть что-то. С той поры я регулярно писал в места, где он бывал, и дважды получал ответ. Разные почерки, обоих из них вряд ли касался он сам. Дал понять, что мне кинуть за кость, чтоб не отставал, но и сбавил обороты.

Трагедия его жизни, хотя он не мерил категориями счастья или горя, невольно, но неотвратимо перенесённая им на Шальнова, — это суррогат улик, сделанный Прохоровым на этапе расследования того самого дела в тридцать третьем Риме в год вхождения Белграда в состав Сербии. Лукиан Карлович, при всей отчуждённости в отношении в целом правого флигеля семейного древа, самого и впрямь рокового, не мог отдать на растерзание родственницу. Но он не учёл, что у него были другие категории рассуждения, в голове всё шло как бесконечная эрупция стеганий по истине, разделённая на другие, бесконечные вспышки, своим жаром воспламеняющие одна другую, но настолько, что это слепило, как направленная в провидение биссектриса зенитного прожектора, лишь чуть мерцающая в сторону большей интенсивности.