– В интересах следствия мы не открываем лиц преступников. Как нам сообщили в пресс-службе ГУВД, в настоящее время отрабатываются их возможные связи. На сегодняшний день милицией уже изъят целый ряд квартир, загородных домов, машин – весьма престижных иномарок, средняя цена которых колеблется от двух до четырех миллионов…
«Но я – не старик…» – он попытался рассуждать здраво, однако голоса, знакомые с детства, нашептывали свое:
Не досмотрев следующий сюжет, в котором рассказывалось о случаях самоподжога: некоторые непорядочные собственники ветхого жилья, не пострадавшего или в малой степени пострадавшего от лесных пожаров, пошли на эту преступную меру, надеясь улучшить жилищные условия, – выключил оба телевизора.
– Но она хотела подписать у других соседей.
– А кто?! Кто?! – он вышел из комнаты, хлопнув дверью. Безумные голоса, взывавшие к его разуму, смолкли. Но не так, как смолкают оппоненты перед лицом неопровержимых доводов. Окончательно разозлившись, поднялся на чердак. Вставил в машинку чистую страницу. Сидел, барабаня пальцами по столешнице: «Спросила про родителей. Ну и что? – возразил сам себе, как взрослый разумный человек, умеющий со всех сторон рассмотреть неожиданно возникшую проблему. – Сказала: приходила за цветами… Соседи часто приходят. Угадать элементарно», – положив руки на каретку, ткнулся лбом.
В детективах, которые ему довелось переводить, злоумышленников выводят на чистую воду, ставя перед ними вопросы, ответы на которые известны только своим. «Господи, да какие вопросы?.. – встал и принялся шагать из угла в угол, бормоча то, в чем интеллигентный человек его профессии не может признаться – никому и ни при каких обстоятельствах: – Раньше было лучше, конечно, лучше. Да, советское государство. Преступное. Но люди – добрые и честные. Во всяком случае, большинство. Как мои родители. Строили свой собственный мир. Трудолюбиво и молча. И я бы мог… Переводить настоящих авторов, а не эту чушь, которую мне навязывают…»
Сосны, стоявшие за окном, обливались последним вечерним светом.
–
Да, дружили, но все равно Марлен жил какой-то своей, отдельной жизнью. Откровенные разговоры? Еще какие! Нет, не то чтобы побаивался. Разве что вначале, на первом курсе, когда познакомились, точнее, сошлись поближе. В те времена по-настоящему никто не боялся: советская власть, привычная, как осенняя слякоть. Но
Обсуждали какой-то текст. Не собирался никого обижать, просто указал на ошибки, на его взгляд, совершенно очевидные. Потом увлекся: мы,
В аудитории раздался смех. Смеялись так, будто он ляпнул заведомую глупость. Если бы смеялись над Марленом, уж он бы точно смолчал, постарался сделать вид, что ничего этого не было. Но Марлен нагнал его в коридоре: «Старичок, так нельзя». – «Как –
Так и не понял, при чем здесь ирония – если мысль правильная, какая разница, как она выражена? Но решил не спорить. Все равно Марлена не переспоришь. Даже в житейских делах. Вспомнил еще одну историю. Однажды разболелся зуб. Терпел, пока мог. Потом, когда щеку совсем раздуло, решил идти сдаваться. Не дожидаясь конца занятий: больной зуб – уважительная причина, слинял с последней пары. «Иду к стоматологу». Марлен вызвался проводить.
Стоматолог сделал укол, сказал: посидите в коридоре.