Планета Ка-Пэкс

Эрни проводил сейчас много времени с протом — как, впрочем, и большинство его сотоварищей, — расспрашивая его о планете КА-ПЭКС и других якобы обитаемых областях Вселенной. Похоже, эти беседы необыкновенно повышали настроение больных, или, по крайней мере, так мне об этом докладывали медсестры. Наконец я не выдержал и спросил Эрни прямо в лоб: почему его разговоры с протом так сильно улучшают его настроение? Брови Эрни мгновенно взметнулись вверх, и он, не задумываясь, ответил точь-в-точь то же самое, что ранее заявил мне Чокнутый: «Я надеюсь, что прот, когда будет возвращаться на КА-ПЭКС, возьмет меня с собой!» И тогда я понял, что притягивало его и других пациентов к нашему «пришельцу» — надежда на спасение. И не только спасение в мире ином, но спасение в этой жизни и в сравнительно близком будущем. Я сделал пометку у себя в блокноте поговорить об этом с протом как можно скорее. Одно дело — улучшать настроение больному человеку, и совсем другое — как он, кстати, и сам утверждал, — увлекать его беспочвенными надеждами. Но в последующие несколько дней я не мог ни о чем с ним поговорить. Он исчез!

Как только выяснилось, что прот не явился в воскресенье на обед, его немедленно принялись разыскивать по всему зданию и всей территории, но его и след простыл. Никто не видел, как он уходил из больницы, и ни одна видеокамера не зафиксировала его проход через запертые двери или ворота.

В его комнате не было ничего, что давало бы ключ к разгадке его исчезновения. Как обычно, кровать его была застелена, а письменный стол и комод в полном порядке. И ни клочка бумаги в мусорной корзине.

Никто из пациентов не признавался, что знает, куда он пропал, но никто не казался особенно удивленным его исчезновением. Когда я спросил Чака о проте, он ответил:

Не волнуйтесь — он вернется.

— Откуда вы это знаете?

— Он взял с собой свои темные очки.

— Какое это имеет отношение к его возвращению?

— Когда он вернется на КА-ПЭКС, они ему не понадобятся.

Несколько дней спустя работник из обслуживающего персонала обнаружил, что некоторые предметы в кладовой были передвинуты. Но прятался там прот или нет, так никто никогда и не узнал.

За первые двадцать семь лет своей жизни Рассел не видел ни одного человека, кроме своих отца и матери. Все его обучение состояло исключительно из чтения Библии — по четыре часа утром и вечером. В доме не было даже радио, и никто никогда не приходил в дом, к которому из-за непролазной грязи нелегко было подъехать и который к тому же охранялся доберманами. Днем Рассел должен был работать в саду или помогать по дому. И это его уединенное существование продолжалось до тех пор, пока некая решительная сотрудница бюро переписи населения, сама разводившая доберманов, случайно не наткнулась на Рассела — отец его в ту минуту был в хозяйственном магазине, а мать на заднем дворе развешивала мокрое белье. После того как Рассел погнался за изумленной женщиной с криком: «Мария Магдалина, я тебя прощаю!» — работница заявила о нем властям.

Для Рассела психотерапия оказалась совершенно бесполезной, как и метразоловая шоковая терапия. Тем не менее его вернули родителям. Однако молодой маньяк вскоре сбежал с фермы, и тут же его арестовали как «нарушителя общественного порядка». Его сажали и выпускали из тюрем и больниц до тех пор, пока он не попал в наш институт, где он по сей день и находится.

Ни у Хауи, который был евреем, ни у миссис Арчер («Я англиканка», — обычно хмыкала она) в Расселе не было никакой нужды. Но так как свита Рассела теперь быстро таяла — лишь Мария да некоторые из ее «вторых я» все еще уделяли ему внимание, — он решил проповедовать Евангелие Хауи и Герцогине, которая теперь время от времени выходила из своей палаты поговорить с протом.

Хауи его просто не замечал, но миссис Арчер… тут была совсем другая история. Будет неуместной шуткой заявить, что он доводил ее до сумасшествия, но именно так оно и было. Чтобы выдержать общение с Расселом, при самых благоприятных обстоятельствах нужно было терпение и еще раз терпение. У Рассела была привычка, проповедуя, лезть вам прямо в лицо и с каждым словом оплевывать вас всего с головы до ног. А когда миссис Арчер удавалось избегнуть его пылких наскоков, она незамедлительно подвергалась оскорблениям Чака, без обиняков заявлявшего ей, что она смердит.

Миссис Арчер, выливавшая на себя в неделю пинту дорогих духов, не только обижалась, но и страшно на него злилась.

— Уж я-то не смердю! — пронзительно выкрикивала она и тут же нервно зажигала сигарету.

— Эта мерзость воняет, — начинал дразнить ее Чак.

И миссис Арчер, больше не выдерживая, разражалась слезами. Если я оказывался поблизости, обычно умоляла меня:

— Пожалуйста, разрешите ему вернуться.

— Он не станет брать с собой такую вонючку, как ты. Он возьмет меня! — заявлял Чак.

Но Рассел предостерегал их:

— «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных»[20].

— Ты тоже смердишь! — напоминал ему Чак.