Планета кошек

Немного поодаль я вижу Эдит и Джессику (они по-прежнему очень близки), позади них сидят за столом по человеческой моде, друг напротив друга, Эсмеральда и Буковски.

Я спрашиваю Натали:

– Вы считаете, что я эгоцентрик с манией величия?

– Почему ты спрашиваешь?

– Один раз Эсмеральда назвала меня этими двумя словами.

– А сама ты как думаешь?

– Мне кажется, что если мне предстоит стать в один прекрасный день царицей или пророчицей, то мне нужен хотя бы минимум уверенности в себе.

Натали слушает меня рассеянно: ей важнее наблюдать издали за Романом, обедающим с Сильвеном.

– Вот скажите, как вы будете спасать мир, если не считаете себя значительной персоной? Теперь, хорошо разбираясь в человеческой истории, я задаю следующие вопросы: обладал ли Александр Великий смирением? Был ли альтруистом Аттила? Была ли присуща скромность Чингисхану? Иллюзии ни к чему. Хочешь способствовать эволюции своих сородичей – изволь развить в себе самоуверенность и харизму. Не знаю, как поступали бы на моем месте вы, но моя техника – не вилять, не идти на компромиссы, не добиваться сомнительного консенсуса, а действовать решительно, быть простой и прямой, говорить то, что думаю. Сами видели, как я набралась храбрости и произнесла речь.

– Ты правильно сделала, – кивает Натали, подкладывая себе тушеной крысятины.

– К тому же все эти сто два представителя вечно собачатся из-за ерунды.

Вместо ответа она старательно пережевывает горячую крысятину. Мне приходится продолжать в режиме монолога:

– Управлять – это не ждать и не надеяться, что все устроится само по себе. Управлять – значит не позволять другим решать за вас. Если ошибусь – тем хуже для меня.

В случае чего можно переложить ответственность на кого-нибудь другого – я называю таких «крайними».

– Сами видели, в бою я не миндальничаю, а действую эффективно. Будущее рассудит. Конечно, те, кто ничего не делает и никак не рискует, вызывают больше симпатии, чем те, кто строит амбициозные планы, требующие порой немного твердости. Эсмеральда упрекнула меня в том, что на моем счету нет великих побед, но сама-то она чего достигла, чтобы иметь право меня судить?

– Ничего, – соглашается служанка с полным ртом.

Я довольна, что она больше не вспоминает про мою мнимую спасательную миссию, когда я плюхнулась в воду в нью-йоркском порту.

Натали встает и идет за добавкой овощей, считающихся редким деликатесом.

Я тем временем давлюсь сырой крысятиной. Это, впрочем, не мешает мне развивать аргументацию.

– Лично я ничего не имею против тирании, если она обеспечивает быстрейшее продвижение в нужную сторону. Я читала вашу историю. Люди вечно кричат о своей ненависти к тиранам, но обратите внимание, о ком пишут в книгах: Юлий Цезарь, Людовик XIV, Наполеон, Сталин, Мао Цзэдун. Все это безжалостные кровавые убийцы, самовластные душители свободы. При этом именно они самые обсуждаемые личности, и неважно, что со временем выясняется, что они были худшими правителями, погубившими свои страны. Забыта их лживая пропаганда и их ослепительные дворцы, построенные на награбленное. Они цензурировали прессу и мордовали оппозицию, чтобы вольготно властвовать в отсутствие критических свидетельств. Поскольку выживали только покорные историки, ошибки тиранов замалчивались, а мельчайшие победы возвеличивались.

Я надеюсь произвести впечатление на мою собеседницу своими историческими познаниями, но моя служанка знай жует морковку, не сводя глаз с Романа.

– Не все так просто, – все-таки отвечает она мне.

– Если я вас еще не убедила, то позвольте напомнить, что все хорошие правители и управленцы из либералов плохо кончали: Людовику XVI, модернизировавшему Францию и превратившему ее в мировую колониальную державу, отрубили голову на заплеванной площади, под оскорбительные выкрики. Это я точно знаю, прочла в РЭОАЗ. Наполеона III, с которым страна перешла в индустриальную эру, сместили; на Горбачеве, избавившем Россию от коммунизма, сконцентрировалась вся ненависть его народа; Чжао Цзыян, старавшийся, чтобы демонстрации на площади Тяньаньмэнь не завершились кровопролитием, был отстранен его же министрами и заменен палачом Ли Пэном. Уроки всего этого очевидны. Лучше быть бессовестным, продажным, лживым тираном, чем компетентным, искренним, великодушным руководителем, допускающим оппозицию и критику. Кстати, худшие диктаторы чаще всего умирают от старости в своей постели, в окружении любящей семьи и преданных слуг, тогда как реформаторов, как я только что доказала, обычно смещают или вообще казнят. Мой вывод из всего вышесказанного таков: мне следует навязывать свою волю, даже в ущерб другим. Когда твой враг суров, надо превзойти его суровостью.

Но Натали меня не слушает. Я даже сомневаюсь, что мои разговоры ее интересуют.