– Ну вот видите? А сейчас его увезут на какие-то анализы, так что, если бы вы сейчас были в больнице, вам пришлось бы ждать. Я повезу доктора Лала обедать к нам домой. Он так разборчив в еде, а здесь просто сумасшедший дом. Все хот-догами провоняло. Правда, если бы не он, я бы и не заметила…
– Конечно. Дома лучше. Во всех отношениях.
– Когда я разговаривала с Анджелой, она показалась мне очень зрелым человеком. Говорила так грустно, так спокойно. По-видимому, ей уже все ясно. – Своей привычкой всем сочувствовать добродушная Маргот ужасно раздражала Заммлера. – Анджела говорит, Элья о вас спрашивал. Он очень хочет с вами повидаться.
– Я бы уже был у него…
– Так или иначе, сейчас он внизу. Поэтому не торопитесь. Пообедайте с нами.
– Домой я заеду, но обедать не буду.
– Вы нам не помешаете. Вы очень понравились Говинде. Он вами восхищен. Да и вообще мы же с вами одна семья. Мы любим вас как отца. Мы все. Я знаю, что часто досаждаю вам. Ашера я тоже раздражала. И все-таки мы друг друга любили.
– Хорошо, Маргот, хорошо. Довольно. Давай вешать трубку.
– Понимаю: я вам надоела. И вы не любите долгих телефонных разговоров. Но дядя, я не уверена, что мне под силу интеллектуально заинтересовать такого мужчину, как доктор Лал.
– Не говори глупостей, Маргот. Заинтересовывать его интеллектуально тебе ни к чему. Ты его очаровала. Он находит тебя экзотически привлекательной. Не пускайся в долгие рассуждения. Лучше слушай его.
Но Маргот все говорила и говорила. Бросала новые и новые монетки. Проваливаясь, они глухо или звонко звякали. Заммлер не вешал трубку. Но и не слушал.
Дополнительное обследование Эльи он воспринимал как тактический ход со стороны врачей. Они защищают свой авторитет, создавая видимость деятельности. Элья и сам доктор. В свое время он тоже жил за счет подобных жестов, а сейчас должен безропотно позволить их по отношению к себе. И позволит, конечно. Но как же его неоконченные дела? Неужели он всерьез намеревался, перед тем как стенки сосуда лопнут, разговаривать о Кракове? О дяде Хессиде, мельнике, который носил котелок и нарядную жилетку? Заммлер не помнил такого человека. Нет. Он не мог удовлетворить сильно развитых семейных чувств Эльи, который сейчас хотел его видеть именно как представителя семьи. Хотел видеть его худую длинную фигуру и маленькое красное лицо, сморщенное с одной стороны. Грунер не просто проявлял почтительность к существовавшей между ними родственной связи: само по себе это родство было насмешливо затоптано веком, действующим через детей («шлюху» и «идиота с высоким ай-кью»). Элья звал Заммлера не только как одноглазого старого дядю, ворчащего на польско-оксфордском английском. Похоже, он приписывал ему некую удивительную силу – магическую способность восстанавливать человеческие связи. Как Заммлер умудрился внушить племяннику такое мнение о себе? Что особенного сделал? Пожалуй, только восстал из могилы.
А у Маргот много накипело. Она говорила, не замечая молчания на другом конце провода.