Планета мистера Заммлера

Да, Заммлер восстал из могилы. Вот чем он был сейчас так интересен Элье. Он был знаком со смертью, с тайной смерти, с состоянием умирания. Он знал этот процесс изнутри. Ему дали лопату, и он стал копать себе яму. Жена копала рядом. Когда она пошатнулась, он попытался ей помочь. Молчаливо совершая движения лопатой, он хотел что-то сказать Антонине, отдать ей часть своих сил. А на деле, как оказалось, он готовил ее к смерти, которую с ней не разделил. Погибла она, а не он. Она перешла на другую сторону, а он остался. Яма становилась глубже, являя взгляду песок, глину и камни Польши – страны, где они родились. Совсем недавно ему подбили глаз, лицо ничего не чувствовало. Он истекал кровью, но не понимал этого, пока не снял с себя окровавленную одежду. Вот наконец решено, что могила уже достаточно глубокая. Все они стоят на краю, голые, как младенцы, только что вышедшие из материнской утробы. Защелкали ружья, а потом треск выстрелов сменился глухим шумом падающей земли. Ее нападала целая тонна или даже две. Послышался металлический лязг лопат. Удивительным образом Заммлер выбрался наружу. Ему никогда не приходило в голову воспринимать это как достижение. Чем тут гордиться? Тем, что он ногтями проковырял себе путь? Окажись он на дне могилы, он бы задохнулся. Как и в том случае, если бы слой грязи был на фут толще. Вероятно, многие из тех, кто упал в эту канаву, были погребены заживо. Это не заслуга Заммлера и не особое искусство, что ему, в отличие от них, удалось избежать смерти от удушья. Продлись война еще несколько месяцев, он бы погиб, как и они. Ни один еврей бы не выжил. А вышло так, что он, Заммлер, остался при своем сознании и при своей земной человеческой оболочке. Он ходил, вдыхал и вдыхал газы, пил кофе, потреблял товары, ел булочки из магазина «Зейбарс», что-то из себя корчил (все люди что-то из себя корчат), ездил на автобусе на Сорок вторую улицу, как будто ему было чем там заняться, наблюдал за чернокожим карманником. Короче говоря, был живым человеком. Или тем, кого отправили обратно в конец очереди. Ждать чего-то. Ломать голову над какими-то вещами, лаконично формулировать свои взгляды, обобщать свой опыт. Вот из-за этого ему и приписывали магические способности. А фактически он просто не довел дело до завершения. Могло ли быть иначе? Мы вступаем в жизненный поток не сначала, но почему-то считаем себя обязанными пройти путь до конца. Как? Если Заммлер продержался, выжил (при тошнотворной головной боли не хотелось играть в слова), означало ли это, что он получил какое-то задание? Что он должен выполнить некое предназначение?

– Не хочу раздражать Лала, – сказала Маргот. – Он такой маленький и хрупкий. Кстати, дядя, уборщица уже пришла?

– Кто?

– Поденщица, как вы говорите. Так она пришла? Слышу, пылесос гудит.

– Нет, моя дорогая. То, что ты слышишь, – это наш родственник Уоллес на своем самолете. Не спрашивай больше ни о чем. Скоро увидимся.

Мокрые туфли Заммлера запекались на кухне. Шула поставила их на открытую дверцу электрической духовки, и носки задымились. Только этого не хватало! Заммлер остудил ботинки и, воспользовавшись ручкой столовой ложки, надел их. Поскольку теперь он знал, что рукопись возвращена, ему стало проще быть терпеливым с Шулой. Черту она все-таки не переступила. А вот туфлям, похоже, пришел конец. После такой сушки они годились только для мусорного бака. Причем даже сама Шула не подумала бы выуживать их оттуда. Но проблема заключалась не в этом. Добраться до Нью-Йорка можно было и без туфель. Только на чем? Эмиль уже уехал за уборщицей. Номера служб такси были в справочнике, но Заммлер не знал, по какому из номеров звонить и сколько будет стоить поездка: уложится ли он в свои четыре доллара. Чтобы не заставить Грунеров краснеть, полагалось дать на чай как минимум пятьдесят центов сверх тарифа. Длинноротый, молчаливый, лихорадочно румяный, Заммлер мысленно произвел подсчеты и представил себе объяснение с полицейским из-за нехватки каких-нибудь восьми центов. Нет, лучше он подождет. Может, Эмиль встретит Шулу и привезет ее вместе с поденщицей. У Шулы обычно бывают при себе деньги. Но Эмиль привез одну только уборщицу-хорватку и, показав ей последствия потопа, которые она должна была ликвидировать, повел себя с Заммлером не как с хозяйским бедным родственником, а как с настоящим клиентом: надел фуражку и открыл серебристую дверь.

– Включить кондиционер, мистер Заммлер?

– Спасибо, Эмиль.

Посмотрев на небо, шофер сказал:

– Наверное, Уоллес уже нафотографировался и теперь летит в Ньюарк.

– Кажется, да. Слава богу.

– Доктор хочет вас видеть, – сказал Эмиль, когда Заммлер уже сел в машину. – А что с вашими туфлями?

– Я с трудом их надел, а зашнуровать так и не смог. Дома есть другая пара. Может, заедем?

– Доктор только о вас и говорит.

– Правда?

– Он добрая душа. Не хотелось бы плохо говорить о миссис Грунер, но вы же знаете, какой она была.

– Да, она не выставляла своих чувств напоказ.

Эмиль, как полагается, закрыл дверцу за мистером Заммлером, обошел машину сзади и только тогда сел сам.