Планета мистера Заммлера

Его и других представителей прессы подвезли на быстрых машинах к горе Хермон, у подножия которой разворачивалось танковое сражение. Место, где расположились журналисты, было безопасным: бой шел мили на две ниже, в плоской долине. Поднимая облака пыли, маневрировали танковые колонны. Бомбы сыпались из самолетов, которые казались насекомыми. Мелькали крылья, быстро поднимались кустики дыма. Мистер Заммлер слышал взрывы, рокот машин, отдаленную поступь танков – тихие звуки войны. Вдруг на смотровую площадку въехали еще две машины, из которых повыскакивали люди с фотоаппаратами. Заммлеру объяснили, что это итальянские папарацци. Они привезли с собой трех модно одетых девушек. Котурны, мини-юбки, накладные ресницы – этих красоток как будто бы принесло сюда с Карнаби-стрит или Кингз-роуд. Они действительно оказались англичанками: Заммлер слышал их разговор. На одной из них была кепочка, как на Анджеле, – черно-белая, в «гусиную лапку». Видимо, не понимая, куда они попали и что вокруг происходит, молодые леди переругивались со своими мужчинами. Те фотографировали бой, лежа на животах, и рубашки трепетали на их спинах, как паруса. Девушки злились. Наверное, их увезли из Рима, с Виа-Венето, толком не объяснив им цель путешествия. Какой-то швейцарский корреспондент (маленький, но мускулистый, с курчавой белокурой бородкой, весь увешанный фотоаппаратами) подошел к израильскому капитану и заявил, что девушкам не место в районе боевых действий. Заммлер слышал, как он сквозь зубы (плохие и мелкие) выражал недовольство. Место, где они стояли, недавно бомбили. Непонятно зачем. С тактической точки зрения это казалось совершенно нецелесообразным. Однако земля была сплошь в воронках, все еще черных от свежей копоти.

– Спрячьте их хотя бы в эти дыры, – настаивал швейцарец.

– Что?

– В ямы, пусть сядут в ямы. Чтобы не попасть под снаряд. Им нельзя просто так здесь разгуливать. Вы не должны этого допускать, понимаете?

Невыносимый маленький человечек. Он был возмущен тем, что какие-то глупые разряженные девицы вносят диссонанс в картину войны. Израильский офицер сдался. Заставил девушек залезть в воронки. Теперь только их головы и плечи виднелись из-под земли. Как будто бы оглушенные, они испугались не настолько, чтобы перестать сердиться, но все-таки им стало страшновато. Одна, ярко накрашенная, тихонько заплакала, другая надулась и покраснела. Стала похожа на поломойку не первой молодости. Как оборки, вокруг шей девушек волновалась трава, покрытая блестящим слоем кордита.

Запомнились Заммлеру и другие странные вещи. Среди журналистов был отец Ньюэлл, корреспондент-иезуит, одетый, как для боя во вьетнамских джунглях, – весь в желто-черно-зеленых камуфляжных пятнах. Его газета находилась в Талсе (Оклахома). Или в Линкольне (Небраска)? Заммлер так и не отдал ему десять долларов за такси, на котором они вместе доехали из Тель-Авива до сирийского фронта. Отец Ньюэлл не оставил адреса, хотя при желании можно было бы разузнать. Возвращаясь домой из Юго-Восточной Азии, он заехал в Афины, посмотреть Акрополь, и, услышав, что в Израиле стреляют, тут же приехал. Ботинки для джунглей болтались на нем, как галоши. Через камуфляж проступал пот. Почти наголо, по-матросски, стриженная голова, зеленые глаза, щеки роскошного мясного цвета. У подножия горы носились танки, поднимались желтые облачка. Звуки были еле слышны.

Заммлер встрепенулся и встал. Уоллес, входя из ярко освещенного коридора в тускло освещенную комнату для посетителей, прямо с порога сказал:

– Анджела говорит, папа спит. Насколько я понимаю, у вас не было возможности порасспросить его насчет чердака?

– Не было.