Планета мистера Заммлера

– Если вы брали машину в «Хертце», то вы могли бы сдать ее здесь, но я не уверен, что их местное отделение работает круглосуточно. Ведь дело близится к полуночи. В любом случае надо бы узнать расписание движения поездов «Пенн Сентрал». Можно попросить Уоллеса отвезти вас на станцию. Уоллеса Грунера. Если он не выскользнул через черный ход. Сейчас мы находимся в доме его отца, – пояснил Заммлер, – моего племянника по единокровной сестре. Но, прежде чем ехать, давайте перекусим: Маргот сейчас принесет чего-нибудь. Что вы говорили о ваших предчувствиях перед поездкой в Америку? Это интересно. Лично я испытал облегчение, когда прибыл сюда двадцать два года назад.

– В каком-то смысле всему миру уже никуда не деться от Соединенных Штатов, – сказал Говинда Лал. Эта страна – большая ворона, которая выхватила будущее из гнезда, а все остальные, как маленькие зяблики, пытаются его клюнуть. Как бы то ни было, американцы запускают «Аполлон», и я сотрудничаю с НАСА. Участвую в нескольких исследовательских проектах. Что ж, если здесь мои идеи находят применение… Простите, мои слова, наверное, звучат странно. Я сейчас не вполне уравновешен.

– Это понятно. Вы пережили потрясение.

– Мне уже лучше. Думаю, со временем все неприятные чувства исчезнут.

Рассматривая Говинду Лала через свои тонированные линзы и вдыхая алкогольные пары, Заммлер предварительно заключил, что этот человек ему нравится. Он чем-то похож на Ашера Аркина. Очень часто (чаще, чем отдавал себе в этом отчет) Заммлер в подробностях представлял себе покойного мужа Маргот: в какой позе тело лежит под землей, какой оно приняло цвет и до какой степени разложилось. Еще Заммлер думал об Антонине, своей жене. Насколько он знал, никто впоследствии не раскапывал ту огромную могилу. Ту засыпанную грязью яму, из которой он выполз на брюхе, расталкивая трупы и захлебываясь кровью. При таком опыте такие мысли были неудивительны.

Маргот резала лук в миску. Жизнь, состоящая из светящихся клеток-капелек, продолжалась. А самолет бедного Ашера разбился в аэропорту Цинциннати. Заммлер скучал по нему и даже осознавал, что переехал в квартиру вдовы, чтобы чувствовать связь с покойным.

Сейчас он видел некоторые свойства Аркина в этом человеке, принадлежащем, казалось бы, к совершенно другому типу. Лал был смуглее, ниже, волосатее и тоньше в кости (запястья не шире линейки).

Наконец спустилась Шула-Слава. Лал заметил ее первым и так изменился в лице, что Заммлер сразу обернулся. Шула нашла в шкафу кусок индийской материи и соорудила из него некое подобие сари, покрывающее голову. Наверняка замоталась неправильно. Особенно на груди. (После недавно увиденного Заммлер стал особенно восприимчив к тому, что касалось бюста Шулы, и, наверное, физически почувствовал бы, если бы она в этом месте обнажилась или сделала себе больно). Он не знал, есть ли на ней белье. Büstenhalter она точно не носила. Кожа у нее была удивительно белая, упругая, как кожура цитрусового плода, на щеках кремовая. Губы, накрашенные особой оранжевой помадой, казались пухлее и ярче обыкновенного. Они напомнили Заммлеру неаполитанские цикламены, которыми он однажды любовался в ботаническом саду. Еще Шула налепила себе накладные ресницы, а на лбу нарисовала помадой точку, как у индианок. На том самом месте, где в Пепельную среду сажей рисовался крестик. Очевидно, замысел состоял в том, чтобы очаровать и умиротворить сердитого профессора. Глядя прямо перед собой разгоряченными глазами, Шула торопливо спустилась в колодец гостиной. В ее прищуре старик заметил отблески сумасшествия и чувственности. Стараясь выглядеть, как леди, она слишком размахивала руками и слишком спешила. Ей дико не терпелось высказаться.

– Профессор Лал!

– Моя дочь.

– Я так и подумал.

– Я сожалею, ужасно сожалею, доктор Лал. Мы друг друга не поняли. Вокруг вас было много людей, и вы, видимо, подумали, что я хочу только взглянуть на рукопись. А я подумала, что вы разрешаете мне показать ее моему отцу. Как я вам и говорила, помните? Я упоминала его мемуары о Герберте Уэллсе.

– Об Уэллсе? Не припомню. В любом случае, по-моему, он устарел.

– И все же он интересен для науки. Для науки, для литературы и для истории. Мой отец пишет очень важную книгу, и я, как видите, помогаю ему в его культурной работе. Никто другой этого не сделает. Я не хотела создать неприятности.