Планета семи масок

— Мне известны ваши обычаи, чужестранец, — последовал ответ. — Но здесь они не в ходу. Деньги вам не понадобятся. Вы вошли в город Семи Ворот, так неужели вы вообще ничего не знаете? Для каждой луны — свои ворота, для каждых ворот — своя маска, а каждая маска о чем-то просит свою луну. Вы обретете здесь то, к чему стремитесь.

— Вы не могли бы проводить меня в город? — вздохнул Стелло. — Мне нужно где-нибудь остановиться… — Он говорил глухо, с трудом перекатывая языком истертые слова Древнего Языка.

Радужные краски плаща почему-то вдруг поблекли, потускнел и сиявший в центре маски голубой камень.

— Разве вы не видите, какого цвета на мне маска? — спросил незнакомец мягко и, как показалось Стелло, с легкой грустью в голосе.

— Простите… — пробормотал Стелло.

— Ничего, — спокойно сказал незнакомец. — Обратитесь к первому же встречному. Вам обязательно помогут и проводят, куда вы захотите. Мне очень жаль, что сам я не могу этого сделать. Но я ношу пурпурную маску.

— Прощайте, — ответил Стелло и направился к центру города.

— Постойте, — окликнула его тень. — С какой планеты, говорите, вы?..

— С Земли.

— С Земли… Что ж. Быть может, вы выбрали себе маску, не подумав. У вас есть еще время. Прощайте.

Стелло снова остался один. Он брел вперед, терзаемый сомнениями. Что имел в виду незнакомец, говоря о маске? Кажется, он благополучно миновал все острые углы… Но не забывай, говорил он себе, ты в чужом городе, в чужом мире, обитатели которого могут вкладывать в слова Древнего Языка совсем иной смысл, нежели ты, землянин, у них другой строй мыслей, другие обычаи, своя, неведомая тебе история, и ты ничего еще не знаешь о них, а они — о тебе. Не забывай, усмехнулся он, что имя твоей планеты — Земля — для них пустой звук, что их мир для тебя пока всего лишь красочное зрелище, а сами они видятся тебе пестрыми мотыльками, танцующими в лучах своих разноцветных лун, тогда как ты им представляешься варваром, дикарем, явившимся из своих джунглей на их покрытую песками планету… Да, может статься, у него нет совсем ничего общего с теми, кто живет в городе Семи Ворот. Он не был рожден подобно им за мерцающей стеной с семью разноцветными воротами, открывающимися прямо в бесконечную пустыню, где струятся реки песка, а далеко на западе едва виднеется в мареве горячего тумана высохшее море, — огромная впадина, полная тончайшей пыли, по которой вечно скользят, гонимые ветром, сверкающие на солнце кристаллы.

Что ж, он родился и вырос в другом мире — не столь совершенном и более суровом. Он сознавал, что мощь его корабля, его оружие и даже сила его кулаков неуместны здесь, что он — дикарь, варвар — чужд этому городу, словно угловатая каменная глыба, не знающая изящества мраморной статуэтки, стремительный горный поток, не ведающий, как прозрачны воды тихого озера. Да и кто он, собственно говоря, такой? Ничтожная песчинка, влекомая ветром, бродяга с Земли, нигде не находящий себе пристанища, вечный перекати-поле…

Но все эти годы такая жизнь нравилась ему. Хорошо было странствовать в сверкающей скорлупке с планеты на планету, бродить по незнакомым мирам, окруженным туманным ореолом будоражащих воображение легенд, легким взмахом руки приветствовать чужие города, безразлично-красивые или уродливые, нигде не задерживаясь надолго; хорошо было даже тогда, когда он застрял на Тарре, когда провел в тоскливом одиночестве под нависшим серым небом много дней, созерцая огромное болото, в которое превратился космопорт — да, даже тогда было здорово! А здесь — нет.

Здесь что-то стояло между ним и этим миром с его безмятежным спокойствием, что-то неуловимое, чему он не мог подобрать названия, мешало ему, тончайшей пеленой заволакивая глаза.

Он поднял голову и увидел в небе все семь лун — сияющую диадему из драгоценных камней, повисшую над планетой. Семь цветов — как семь чистейших нот, у каждой луны — своя, и каждая лила ясный, холодный свет на свои ворота: вот рубиновая луна, вот серебряная, золотая, изумрудная, перламутровая…

Перламутровая… Молочно-белый диск с радужным отливом, белое пятно в ночи, зловещее око, прикрытое до времени матовым веком.

Стелло опустил глаза и принялся разглядывать причудливые здания вокруг. Потом неуверенно двинулся вперед, и вдруг стены окружили его со всех сторон, нависли над ним, словно скалы, смыкаясь сводами над головой, стены ожили, трепетали, волнами набегали друг на друга, тянулись к нему, с хлюпаньем разлетались пенными брызгами — что же это за стены, — непрочные, как оболочка мыльного пузыря, что лопается от легчайшего дуновения?

Он бродил по аллеям, уже не понимая, окружают его деревья или башенки сказочных крепостей, но стоило поднять голову — и снова он видел сквозь призрачные своды семь неподвижных лун на темных небесах. В окнах мелькали поблескивающие маски, трепетали, словно листья на ветру, радужные плащи кружили невесомым хороводом, взбираясь по винтовым лесенкам, собираясь в стайки и вновь разлетаясь, заполняя стеклянный лабиринт города — мотыльки — однодневки, эфемерные, бескровные существа…