Планета семи масок

И снова возник перед ним вопрос, неотступно преследовавший его все долгие дни в пустыне под пылающим, но холодным светилом. Кто живет на планете Семи Масок? Люди? В библиотеках Земли он прочитал всю литературу, что смог найти. Но ни одна из этих толстых книг не смогла удовлетворить Стелло. Есть ведь и было всегда нечто такое, чего не описать словами и не передать самыми точными цифрами; а внешность — что ж? — всего лишь оболочка, маска, скрывающая истину…

Да, загадочное и древнее предание говорило, что обитатели этой планеты, над которой светят семь лун, всегда прячут лица под масками; а странный мир их, утверждали легенды, — вечный праздник, карнавал туманных символов или какой-то нескончаемый ритуал; но может статься, это и была сама их жизнь, и жить иначе они просто не могут, не перестав быть собой? Что если этим существам необходима преграда между их внутренним миром и всем тем, что за его пределами? Или же маски таят под собой угрозу, как порой под улыбкой скрывается жестокий оскал, или наоборот, их вечная безмятежность пугает, как все слишком неизменное и потому непостижимое?..

Семь масок, семь городских ворот, семь лун на небосклоне — и семь гласных в Древнем Языке, семь чистых поющих звуков, гулким эхом разносящихся по запутанному лабиринту таинственных слов, изначальных, как сам этот невообразимо старый мир… Семь масок, передающих семь чувств, ешь состояний души — и незачем приходить в движение застывшим чертам лица, да и кто здесь помнит, что под масками остались когда-то лица? Городские ворота — для каждой из семи масок, и для каждых ворот — по луне. И, наверное, для каждой луны — по поющему звуку. На этом языке шептал ему холодный свет звезд в черноте и на нем же говорили стены сияющего города, неведомо когда возникшего посреди безжизненной пустыни, и маски его обитателей. Но как постичь истину, ускользающую из туманных образов этого древнейшего языка Вселенной?

От треугольного проема в мерцающей стене отделилась какая-то тень и скользнула к нему. Очертания фигуры скрывал наброшенный на плечи плащ, перешивающийся всеми цветами радуги. Это мог быть и человек. Его маска выделялась багряным пятном на черном фоне высокого треугольного воротника. Незнакомец заговорил тихим низким голосом; Стелло услышал и понял слова Древнего Языка, — никто не знал, откуда он произошел, так глубоко уходили его корни, но на нем говорили в этой галактике все разумные существа, даже те, что не имели губ.

— Откуда вы? — спокойно, без любопытства, без раздражения спросила тень.

— С Земли, — ответил Стелло.

— И вы вошли в перламутровые ворота?..

Полы радужного плаща затрепетали — словно легкий вихрь взметнул их изнутри. Стелло сделал еще шаг; теперь он отчетливее видел пурпурную маску. Овал из гладкого блестящего металла и в центре, словно единственный глаз, сверкал голубой камень. Под ним прорезь, окруженная чеканным рисунком. Губы? Но таких не могло быть у человека: огромные, в пол-лица губы, чуть насмешливые, но насмешливые беззлобно, сжатые, но без суровости, словно хранят они последнее, окончательное Слово Истины — и никогда не откроют его, ибо оно непроизносимо.

— Вы вошли в перламутровые ворота, — повторил голос. — И на вас была белая маска. С Земли, говорите вы?

Стелло пожал плечами. Непонятный разговор начал его раздражать. Он вошел в перламутровые ворота просто потому, что возле них никого не было. Ему не хотелось пробираться сквозь перешептывающиеся группки, которые толпились вокруг остальных шести ворот. Лишь перламутровые были пусты.

— На мне нет никакой маски, — медленно выговаривая слова произнес Стелло.

Из неподвижных пурпурных губ вырвался едва различимый смешок.

— Что ж, пусть так, — ответил голос почти ласково. Его звуки почему-то напомнили Стелло о блестящих камешках, отшлифованных за сотни лет песками и ветром, таких прохладных и гладких на ощупь, и о чистых холодных кристаллах, что вечно скользят по дну высохшего океана. Да и сами слова Древнего Языка напоминали камешки, обкатанные за безвременье множеством голосов; они годились для выражения самых разных чувств — ярости и гордыни, нежности и ревности, но могли передать и вот это неизменное спокойствие древнего народа.

Незнакомец умолк, полы его плаща по-прежнему трепетали. «Чего он хочет от меня? — подумал Стелло. — Или я случайно нарушил какой-то закон этой планеты, неизвестный на Земле? И меня уже считают здесь преступником? Может быть, перламутровые ворота у них под запретом?»

— Вам, наверное, есть куда пойти, чужестранец? — снова заговорил его собеседник, повернувшись к улочке, убегающей вглубь города. — И, должно быть, хоть один друг найдется здесь у вас?

— Я слишком издалека, — уклончиво ответил Стелло. В нем уже закипал гнев. — Я проголодался, хочу пить и очень устал. У меня с собой кое-какие вещи, которые очень ценятся на моей планете. Я смогу здесь получить за них деньги?

Луч света скользнул по пурпурной маске, и голубой камень сверкнул ослепительным пламенем. На мгновение Стелло показалось, что неподвижные губы чуть улыбаются.