– Посчитал, ваше сиятельство, – объявил вернувшийся слуга. – Сразу раненых было много, тех, что вместе с армией не ушли, а тут остались. Да еще наши, значит, всего восемьдесят один. Шестеро – к Богу. Пока здесь лежат, а утром из крепости вытащим и закопаем. Еще пятнадцать делись куда-то, наверное, сами оклемались и своих догоняют уже.
Шестеро к Богу – это из тех, кого Вок пытался спасти. Пытался ли? Не-а, не верил, что спасет, просто делал, как должен. Хотя кому должен? По совести, лучше бы не вмешиваться, не лезть в раны грязными руками. А он занимался тем, что от него ждут. Подумал – мы слишком часто делаем то, что от нас ждут. И на Земле, и, значит, здесь, черт-те в каких глубинах космоса. Объявил:
– Я – спать! Маги спят по очереди, помогают больным, команда тоже спит по очереди, по два часа. Помогают магам. Что срочное – будите меня.
Зачем будить? Какая польза? Да никакой, только авторитетом светить для усиления эффекта плацебо. И не больше.
Не будили, да и не могло, видимо, случиться срочности в военном госпитале. С точки зрения местных представлений, конечно. Даже не завтракая, Вок прошел с обходом, именно прошел между рядами лежавших больных. Большинство выглядело неважно. И запах. Госпиталь откровенно вонял. Что можно было сделать? Приложить руку ко лбу – типа измерить температуру? Из тех, над кем наклонялся, – одни горячие, другие холодные, ни одного нормального. Остальные… Шестьдесят человек так быстро не осмотришь. Вернулся после завтрака, приложил руку ко лбу самого бледного. Холод. Вок не сразу понял – пытается определить температуру трупа. Когда понял, даже не испугался. То ли устал, то ли привыкнуть успел. Махнул – унесите, что ли? Пошел дальше…
Вечером и следующим утром опять промывал раны, перевязывал. Гноящиеся. С каждым днем раненых становилось меньше. Запах, причину страшного запаха Вок угадал легко – гангрена. А чего ожидать? И что делать с этой болезнью? Если конечности, то да, ампутировать, но этим маги и сами успешно занимались. Вот только на культях опять начиналась та же гангрена.
Через три недели лечить было некого. За все время поднялись четыре человека, еще один не поднялся, но выздоравливал – единственный, у кого ампутация ноги прошла без осложнений. Остальные к Богу отправились. Из шестидесяти раненых, доживших до ночи в день штурма, выкарабкались пятеро. Те, кто и так бы, наверное, выздоровел.
Вок подумывал: не послать ли гонца к принцу за распоряжениями? Интересно, не прикажут ли ему самоубиться после такого фиаско? Вполне возможно – типа как в Японии, где не оправдавший доверия самурай сам вспарывал себе живот.
Графа де ла Коста опередили, в крепость на рысях въехал отряд во главе с молодым рыцарем. Командир представился, он был послан из столицы по гарнизонам, в том числе и в Бротат. Принц интересовался, почему граф де ла Коста до сих пор не прибыл домой. Вот это да. От него не просто лечения ожидали, а каких-то цирковых фокусов с мгновенными исцелениями! Оставили покалеченных людей и ожидали получить их отремонтированными меньше чем за полмесяца!
Вок пожал плечами – накажут, казнят за лекарское самозванство, а что, собственно, терять? В конце концов, если он застрял на этой планете навсегда, то здесь и умирать придется. За это время столько смертей видел – своя уже страшной не казалась.
– Задержался, раненых лечил. К сожалению, поумирали почти все. Позавчера последние, теперь можно и назад.
– Как? – удивился молодой рыцарь. – Вы лечили их так долго? Принц будет восхищен. Если не ошибаюсь, до сих пор ни один госпиталь не хоронил раненых дольше десяти дней.
Фраза эта ввела в ступор. Каким образом ее понимать? Но по выражению лица собеседника Вок если не понял, то заподозрил, что его фиаско воспринято как великий успех. Раненые должны были перемереть за неделю, а продержались втрое дольше. Волшебный физраствор и регулярное мытье рук. Но все равно на душе легче не стало – пятьдесят пять человек закопали. Тех, кого пытался вылечить, в чьих ранах ковырялся.
Глава 20. Овергерцог и его рабочее место
Улицы города средневековым обаянием не блистали. Почему? Вок не в первый раз задал себе этот вопрос. Бывал ведь и в Прибалтике, и во Франции однажды на товарищеской встрече. Гулял в свободное время. Там все ощущалось иначе. Вроде бы такие же неровные дома, каменные мостовые, узкие двери, ведущие то ли в прихожие, то ли вообще непонятно куда, но там было и обаяние старины, истории своей собственной, земной, которую в школе учил. Здесь же – просто улицы-щели, не древние, а сегодняшние, плохо освещавшиеся дневным светом, а ночью не освещавшиеся совсем.