Планета супербарона Кетсинга

Получив столь мощный словесный заряд, Вок даже растерялся. Не сразу сумел разделить отдельные сюжетные линии, причудливо сплетшиеся в речи соседа по камере. Хотя, может, и не так все страшно, может, на этой планете сам отвык от потоков болтовни? Не мог припомнить хоть один разговор, который бы велся без неспешного достоинства. Ладно, болтает и болтает. Напомнил:

– Я действительно издалека и действительно незнаком с местной флорой. Раньше дела поважнее были, а здесь, в камере, время появилось любопытство удовлетворить. Расскажите уж.

Архиграф бросился объяснять так же путано, со множеством отступлений и бесполезных уточнений. Получалось, что молодым деревьям требовалась защита от морского ветра. Высокие его уже не боялись, а молодые росли, спрятавшись за скалами или хотя бы за домами. Ну да, кажется, на выезде из города торчали несколько деревьев, а чуть дальше, до тех пор, пока за скалу не повернули, ни одного. И сразу лес. В принципе флористический интерес шпиона был полностью удовлетворен. Но надо же было о чем-то разговаривать.

– А крестьянские дома что, слишком малы? Около них деревьев не наблюдалось.

– Почему же малы! Вполне достаточны. Крестьяне или рыбаки их срубают сразу. Как проклюнулось дерево, так и рубят. Они ведь в кустах хижины прячут, а дерево – демаскировка. Так что рубят сразу. На моей земле, кстати, кузницы стоят, шахты недалеко, а кузницы мои, там деревья у домов растут, феод ведь под моей защитой. Так топоры для крестьян ковать больше дохода, чем латы или мечи. А вот шахты чужие. Раздобыть бы золота и купить те шахты. Дешево отдадут, все равно кроме меня руду у них брать некому…

Вок молчал, слушал вполуха. Слушать в разговоре вообще важнее, чем говорить. Даже не так – в разговоре важно, чтобы собеседник видел, как тебе интересны его речи. Поддакивать, вопросы изредка задавать – и ты приятнейший человек.

Даже самого приятнейшего человека в тюрьме преследуют мысли о том, чего не успел сделать на свободе. Может, не каждого, но того, кому грозит наказание в средневековом стиле, – уж точно. А если не каждого, кому грозит, то Вока мысли преследовали. И так уж устроен человек, точнее – мужчина, что мысли об упущенном всегда крутятся вокруг женщин, а для таких размышлений простор у Вока имелся предостаточный, ввиду множества упущенных возможностей. Хотя возможности ли это были, неизвестно, да и возможности чего?

В женскую команду как-то пришла девушка – маленькая, аккуратная. Вок видел ее пару раз и раньше, на областных соревнованиях, а теперь она переехала то ли из Россоши, то ли из Боброва. Девушку звали Танечка, и в тот день на ней был свитерок, с рисунком из букв а-ля иностранный текст. Воку девушка понравилась, и он решил, что надо бы познакомиться.

– Танечка, а вы переводили свой свитер на русский? – Глупый подкат, конечно, но с чего-то надо начинать.

Не переставая улыбаться, девушка отшила потенциального ухажера так, как это делают, может быть, в Россоши, а может быть, в Боброве, – злым матерком. Нет, на носилках повергнутое тело не унесли, но в дальнейшем разговоров с ней Вок избегал, даже и самых необходимых.

Ничего особенного он тогда не воображал – девушка как девушка, с которой захотелось поболтать. Если бы ответила нормально. Не обязательно давая повод для неформального знакомства, просто ответила бы нормально. Но она оказалась злюкой, и, наверное, стоит только радоваться, что выяснилось это сразу, до возникновения всяких там влюбленностей.

Такое воспоминание кровь не будоражило, закрыло вопрос об упущенных возможностях. Другое удивляло, но не в плане Танечки, а в плане появившейся гораздо позже Валентины. Раз поняв, что внутри не все девушки добрые и хорошие, можно было, наверное, утратить наивность, а потом и к жене будущей критичнее отнестись? Ведь, в конце концов, одна злюка, другая, много ли разницы? Или нельзя было разобраться, внутреннее это? Или, как говорил осьминог, «в вашем языке и слов даже нет подходящих»? И женитьба, сейчас вот закончившаяся, была неизбежна? Наверное, так, наверное. «Фатализм какой-то», – усмехнулся Вок и решил больше внимания уделять архиграфу и меньше философско-ностальгическим мыслям о земных ошибках и упущенных на Земле возможностях.

* * *

Через три дня отсидки архиграф уже не выглядел таким свежим, как в день, когда сюда привели Вока. Сокамерник определенно врал, говоря о своем долгом здесь пребывании. К тому же в постоянных путаных монологах Крумц-Штинга слишком часто проскальзывало слово «золото». Одно к одному подтверждало догадку, что не просто так он в камере с графом де ла Коста оказался. Может, стоило этим воспользоваться? Попытаться? Подыграть ему, золото обсудить? В конце концов, из-за непонятно откуда получаемых денег его, Вока, и арестовали. Чем черт не шутит – вдруг удастся покинуть это место, пока хозяева не вспомнили об обещанных допросах третьей степени?

Вок дождался очередного сетования о нехватке средств на покупку железорудной шахты и перебил архиграфский поток сознания: