Планировщики

– Пережив смертельный страх в море, дед вернулся домой и, должно быть, засомневался в том, что ему надо продолжать гарпунить китов. И сказал он моей бабушке: “Я вот что думаю. Не оставить ли мне эту работу?” Моя бабушка, нежная и терпеливая, обняла мужа и сказала, что если он не хочет ловить китов, то может не ловить их. Дед обнял бабушку и зарыдал, как ребенок: “Я испугался. Я так испугался”. После этого он действительно какое-то время не выходил в море, но его почти детская боязнь китобойного промысла продлилась недолго. Может, он просто заставил себя не бояться, ведь жизнь была тяжелой, на его шее сидела голодная орава, а он с детства знал только одно дело – китобоить, потому как ничему другому не учился. Чем, если не гарпуном, он мог прокормить детишек, сидящих с разинутыми ртами, как воробышки, просящие червяка? Дед вернулся на китобойное судно и до самой пенсии, пока ему не исполнилось семьдесят лет, бросал гарпун во всех китов, которых встречал в Японском море. И вот что интересно, в 1959 году во время охоты дед снова встретился со своим давним знакомым, кашалотом. Это случилось ровно через тридцать лет после того чудесного спасения. Из спины кашалота по-прежнему торчал гарпун, изъеденный ржавчиной, однако кит плавал свободно и величественно, словно гарпун всегда был частью его тела. Кстати, говорят, что киты могут долго жить с таким гарпуном. Во все времена, с тех пор как люди стали охотиться на китов, такое иногда происходило. В девятнадцатом веке вроде бы поймали кита с гарпуном восемнадцатого века. Но вернемся к нашему кашалоту. Так вот, увидев китобоев, этот кит с гарпуном, напоминающим перископ, не уплыл, а, наоборот, неторопливо приблизился к судну, на котором находился дед. Он медленно описал круг вокруг судна. Казалось, кит говорит: “Привет, дружище! Сколько лет, сколько зим! Ужасно рад снова увидеть тебя! Но что это? Ты до сих пор убиваешь китов? И не стыдно тебе?”

Старик захохотал.

– Ваш дед, наверное, почувствовал себя неловко, – сказал Рэсэн.

– Если бы только неловко! Моряки были свидетелями, как дед, увидев кашалота, вдруг упал на колени и громко зарыдал. Рыдал он долго. А затем закричал: “Кит, прости меня! Я виноват перед тобой. Тебе, должно быть, очень тяжело таскать в спине гарпун. Попрощавшись с тобой, я хотел бросить эту проклятую работу. Но ведь ты живешь в море и знать не знаешь, как в наши дни нелегко жить на земле. У меня до сих пор нет своего дома, скитаемся мы по чужим углам. А ты знаешь, сколько жрут мои дети? Ты знаешь, сколько денег уходит на то, чтобы прокормить всю эту ораву? Тяжкая жизнь заставила меня снова взяться за гарпун. Прости меня. Когда мы с тобой встретимся еще раз, давай выпьем вместе. Выпивку принесу я, а ты раздобудь гигантского кальмара. Одного хватит, ведь он гигантский. Поджарим его, и хватит на десять ящиков водки. Кит, прости меня за гарпун, что я воткнул в тебя. Я плохой человек. Пожалуйста, прости меня”. И дед снова зарыдал.

– Он что, и правда такое кричал киту? – спросил Рэсэн.

– Говорят, такое и кричал.

– Каким интересным человеком был ваш дед.

– Да, интересным. А главное, с того дня он бросил охотиться на китов и уехал из приморского городка Чансэнпхо. Отправился в Сеул и каждый день пил горькую. Видимо, кошки скребли у него на душе. И в море не выйти, и на родину уже не вернуться, потому что вдоль границы по 38-й параллели натянули колючую проволоку. Единственное, что оставалось, так это рассказывать всем о ките, и дед не унимался и все повторял и повторял одно и то же, но никто не хотел слушать надоевшую историю. Однако он рассказывал не только чтобы похвалиться, каким храбрым он был охотником. Дед верил, что люди должны жить, как киты. По его мнению, люди сделались малодушными и хитрыми, как крысы, не осталось в них стремлений к возвышенному, грандиозному и прекрасному. Великаны покинули Землю.

Старик отсалютовал стаканом и выпил. Рэсэн плеснул себе виски в пустой стакан и тоже сделал глоток.