Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет

Буэнос-Айрес действительно пострадал от войны, но не физически, а морально. По-моему, война за территорию является пределом националистической инфантильности, особенно в наши дни. Я видел демонстрации «раздутого патриотизма» в Аргентине, читал в газетах о том, что нечто подобное происходит и в Англии,— все это страшно меня огорчило. Впрочем, между Аргентиной и Англией были существенные различия: в Великобритании служба в армии носит добровольный характер и население прекрасно обо всем информировано. В Аргентине же все не так: аргентинские мальчики, в обязательном порядке призванные под ружье, слабо представляли себе, что их ждет. Каждый вечер в театре происходили довольно дикие патриотические демонстрации, все пели гимн, размахивали национальным флагом. Впрочем, время шло, новости, официальные и неофициальные, становились все неутешительнее, и энтузиазм начал постепенно убывать. Как-то я спросил одного работника театра, особенно восторженно настроенного в начале войны, есть ли у него сын призывного возраста. «Да нет,— ответил он,— моему сыну двадцать, вряд ли его призовут». Но через несколько дней сын получил повестку, и патриотические чувства этого человека заметно потускнели. Вот трагедия патриотизма военного времени: он очень хорош, будучи абстрактным, но приобретает совсем другой смысл, когда дело касается твоих близких.

Я верю в серьезность искусства, но чувствую, что задача исполнителя состоит и в отвлечении людей от их повседневных проблем, в создании для них более гармоничного мира. Поэтому работа артиста в целом приобретает особую важность во время кризисов в стране. Я спел в Аргентине четыре спектакля и благополучно вернулся в Европу, но сердце мое было разбито, потому что две страны, которые я искренне люблю, продолжали бессмысленно воевать. Полностью согласен с автором статьи, которую я прочел в газете «Интернэшнл геральд трибюн» через несколько дней после окончания футбольных игр на Кубок мира 1982 года. Автор писал, что территориальные распри должны быть ограничены спортивными матчами. Да: либо миссис Тэтчер и генералу Гальтиери следовало встретиться друг с другом в шахматном турнире, либо английской и аргентинской футбольным командам надо было попытаться завоевать пресловутые острова, забив за десять минут три блестящих гола. А через четыре года, например, можно было бы устроить матч-реванш. Это, конечно, шутка, но, уверяю вас, такая шутка разумнее, чем война. В обоих случаях результаты нулевые.

Когда я вернулся в Рим, Тереза Стратас, которая работала без перерыва и очень самозабвенно, попросила отпустить ее на несколько дней отдохнуть. В ее отсутствие мы снимали сцены, в которых нет Виолетты, а потом все опять вошло в нормальное, привычное русло, если можно назвать нормальной жизнь, когда без конца мотаешься между Римом и другими городами, успеваешь во время съемок выступить в «Отелло», «Андре Шенье» и «Кармен» в Вене, в «Богеме» в Барселоне, в «Самсоне и Далиле» в Мадриде. В какой-то момент Франко понял, что фильм действительно может стать большим событием в истории оперы и кинематографа, и решил не спешить. Мы стали работать медленнее, тщательнее, расписание съемок изменилось, наконец-то мы могли вздохнуть чуть свободнее.

В то время в Испании проходили футбольные матчи на Кубок мира, и на первых этапах первенства мои итальянские коллеги и я сочувствовали друг другу, поскольку наши команды играли довольно слабо. Вскоре испанская команда выбыла из игры, и мои римские друзья начали поддразнивать меня, но я не обиделся, тут же переключился и стал болеть за итальянскую команду, ведь Италия фактически стала моей второй родиной. Мне удалось попасть на финальный матч и приветствовать испанского короля Хуана Карлоса и президента Италии Сандро Пертини. В состоянии легкого помешательства, которое последовало за победой Италии, Пертини предложил мне лететь на следующее утро в Рим вместе с ним и итальянской командой, но я не смог принять его любезное приглашение, поскольку мне надо было вылетать гораздо раньше, чтобы успеть на съемки в Чинечитта.

У всех солистов, не только у меня, время от времени возникали сложности с расписанием выступлений, поскольку работа растянулась и заняла очень много времени. То улетала, то возвращалась актриса, поющая Флору, отправлялся на спектакли в другие города актер, исполнявший партию Барона, и так далее и тому подобное. Ведь жизнь певцов рассчитана не только по дням, но и по часам. Совсем не так обстоят дела в мире кино, сроки работы там часто сдвигаются. Бывает, например, что съемки, запланированные на июнь, на самом деле начинаются порой только в сентябре. Ну да делать было нечего: каждому из певцов приходилось подгонять свое расписание под предложенные сроки. Так что самым сложным оказалось уладить, насколько это возможно, конфликт между миром оперы и миром кино.