Пластика души

– Если хотите, считайте это консультацией, – низким густым голосом отозвался следователь, не отрываясь от бумаг.

– Вызывайте повесткой, – испытав раздражение, сказала я.

– Повесткой? С какой радости? – удивился он. – Я к вам как к специалисту, при чем тут повестка?

– Я не понимаю, чем могу быть полезна.

– А вы присядьте, я расскажу. Мне вас, Аделина Эдуардовна, рекомендовали как лучшего специалиста в области пластической хирургии.

– Ну, допустим, – я ногой выдвинула стул и села напротив следователя. – Что вам угодно?

– Мне необходимо ваше экспертное мнение вот по какому вопросу… – он выразительно посмотрел на главного врача, сиротливо притулившегося у двери, как будто это и не его кабинет вовсе, и тот, кивнув, вышел. – Ситуация в следующем. У меня в производстве дело о смерти писательницы Волошиной. – Тут меня словно током ударило – слишком часто в последнее время мне попадается эта фамилия, не люблю таких совпадений. – И мне необходимо, чтобы вы меня проконсультировали.

– Я не понимаю, о чем речь.

– Сейчас поймете. Можно ли по фотографиям сказать, принадлежит ли… э-э-э… голова трупа, скажем так, человеку, которого считают погибшим?

– Постойте… там что – голова отдельно?

– Нет, конечно, с чего вы взяли?

– Вы так спросили.

– Понимаете, родственников у нее не было, а те, кто ее знали, утверждают, что труп не принадлежит гражданке Волошиной.

– Вообще ничего не понимаю, – нахмурилась я.

– Да я сам не понимаю, – подхватил Невзоров. – Но ее агент утверждает, что погибшая – не Аглая Волошина.

– Ну, агенту виднее, ведь он ее раньше видел, как я понимаю.

– Да, но… дело в том, что лицо трупа обезображено, и волос нет.

– Закажите слепки зубов и сравните с теми, что есть у ее стоматолога.

– Вы думаете, мне это в голову не пришло? Она не обращалась к стоматологам.

– Ну, допустим. А откуда фотографии, если ее никто никогда не видел? В прессе публикаций не было, это даже я знаю.

– Агент сказал, что есть одно очень старое фото, там она совсем молодая, но ведь вам не составит труда понять, принадлежит череп тому, кто на фотографии, или нет?

– Послушайте, я хирург-пластик, а не антрополог и не судебный эксперт, – я начала терять терпение, понимая, что абсолютно зря приехала сюда.

– Я это знаю. Но мне советовали обратиться именно к вам.

– Это какая-то ерунда. Я могу сказать, делал ли человек пластические операции, но сказать, кому принадлежит череп, да еще сравнивая это с фотографией… это что-то из области фантастики для меня.

– Ну, а по форме скул, по глазницам? – не отставал следователь.

– Ну, в принципе…

– Так давайте попробуем.

Не скажу, что мне так уж хотелось осматривать изуродованные останки, мне и в институте на кафедре судебной медицины это не особенно нравилось, но делать нечего – я уже приехала, уже ввязалась, придется в морг идти.

В руках у меня оказался снимок – очень плохого качества, черно-белый и явно переснятый с чего-то. Лицо рассмотреть было очень трудно, я надела очки и напрягла зрение, но уловить какие-то особенности, за которые смогу зацепиться, все равно не могла. Разве что выпуклый лоб, но такое встречается настолько часто, что даже внимания обращать не стоит. Я вернула снимок Невзорову:

– Даже не знаю… Снимок настолько плох, что я даже живого человека по нему бы вряд ли идентифицировала. Насколько сильно обезображен труп?

– Достаточно, чтобы от лица вообще ничего не осталось.

– А вообще есть какое-то заключение? На основании чего агент утверждает, что это не Волошина?

Невзоров помедлил, даже остановился на пару секунд, точно прикидывая, можно ли мне доверять.

– Знаете, Аделина Эдуардовна, я бы не хотел, чтобы это где-то всплыло, понимаете? Но есть ряд обстоятельств, опираясь на которые агент и утверждает, что труп не может принадлежать Аглае Волошиной.

Я пожала плечами:

– Мне, если честно, вообще дела нет до этих издательских интриг. Давайте уже труп осмотрим, и я поеду домой, у меня завтра тяжелая и длительная операция.

Морг и во время учебы вызывал у меня не самые теплые чувства, а с возрастом это только усугубилось. Большое счастье, что в моей практике не было летальных исходов, которые требовали бы вскрытий и экспертиз. Почему здесь всегда так гулко и как-то пусто, что ли, хотя в прозекторских и мебель, и столы – все как в операционных? Может, потому, что в операционной всегда есть надежда, а здесь – уже нет?

Служитель вывез каталку, на которой лежало тело в черном полиэтилене. Мне стало немного дурно, но я постаралась не показывать этого. Когда в прорези мешка я увидела практически голый череп, пустые глазницы и оскаленные зубы, то покачнулась и машинально ухватилась за руку стоявшего рядом Невзорова. Самое поразительное, что тот от неожиданности вскрикнул и уставился на мои пальцы, сжавшие его руку чуть выше локтя.

– Извините, – пробормотала я. – Давно в морге не была.

– Счастливый человек, – выдохнул Невзоров.