Плата за молчание

Вуд получил бесспорный повод для кассационной жалобы, но он должен был еще доказать, что один из присяжных действительно отсутствовал. Американский закон не признает фотоснимки доказательственным материалом, поскольку они могут оказаться фотомонтажом или подретушированы. 10 дней затратил Джемс Вуд на то, чтобы разыскать 12 присяжных: во избежание постороннего влияния на присяжных адреса их сохраняются в тайне. Наконец Вуд все же выяснил, что отсутствующим присяжным был банковский поверенный. Он с самого начала процесса жаловался на зубную боль и на второй день с утра отправился удалять зуб мудрости. Регистрационная карточка врача, произведшего удаление зуба, являлась неопровержимым доказательством.

Утром 30-го дня, когда по приговору суда Джим Нэшвилл еще сохранял право на жизнь, Вуд получил из Атланты письменное уведомление, что кассационная жалоба признана обоснованной. Однако для решения вопроса об отмене или утверждении смертного приговора верховному суду штата требовалось время - недели, может быть, месяцы. А до тех пор приговор оставался в силе. Отсрочить казнь мог лишь губернатор штата Джорджия, избранный на этот пост благодаря убийству Джорджа Мартина.

Джемс Вуд немедленно помчался в Атланту. Губернатор, сообщили ему, отсутствует, но, как только его местопребывание станет известно, прошение об отсрочке казни будет передано ему по телефону.

С того времени прошло 14 часов. Была полночь. Вуд уже раз десять звонил губернатору и на службу и домой, но никак не мог его поймать. Оставалось только восемь часов.

Глендэйл в своей стеклянной кабине изо всех сил боролся со сном. Он взглянул на большие электрические часы в конце коридора. Без одной минуты три. Негр, уже облачившийся в красный костюм, стоял у зарешеченной двери камеры и тоже смотрел на часы. Секундная стрелка бесшумно и безостановочно обежала еще один круг; минутная прыгнула на деление вперед. Глендэйл зевнул. Еще пять часов. Эта ночь тянулась слишком медленно. Слава богу, после нее он целые сутки будет свободен, сможет наконец выспаться, поработать в саду, вечерком сходить в кино. Он снова зевнул и поднялся, разминая затекшие ноги.

Зазвонил телефон. Глендэйл снял трубку:

- Да, иду.

Это явился тюремный парикмахер. Глендэйл впустил его в коридор, а затем проводил в камеру к Нэшвиллу, надев на негра наручники: не раз бывало, что осужденные пытались вырвать у парикмахера бритву и перерезать себе горло.

Джим Нэшвилл не делал таких попыток. Он покорно позволил себя побрить и выбрить на макушке круг диаметром в два сантиметра. Выходя из камеры, Глендэйл пояснил:

- Это чтобы приложить электрические контакты…

Джим Нэшвилл, снова освобожденный от наручников, лежал на койке. Объяснение он выслушал с закрытыми глазами.

Следующий телефонный звонок раздался в стеклянной камере Глендэйла только в семь часов. Пришел пастор, маленький полный человечек с кротким лицом.

Нэшвилл отнесся к его появлению безучастно. Дотронувшись до плеча осужденного, пастор мягко сказал:

- Помолимся, сын мой.

Не отвечая, негр глядел в потолок. Пастор раскрыл Библию и принялся молиться. Затем произнес громче:

- Ты тяжко согрешил, сын мой. Помолись же вместе со мной, чтобы господь простил тебя.

Нэшвилл, не повернув головы, отозвался:

- Оставьте меня одного, ваше преподобие.

- Нет, сын мой, - теперь голос пастора звучал укоризненно, - так не годится. Ты тяжко согрешил, и теперь тебе остается надеяться лишь на милосердие господне…

- Ваше преподобие, - взволнованно перебил его Нэшвилл, - я не убийца, и мне не в чем раскаиваться. У меня только одна просьба: оставьте меня сейчас. Если богу угодно, чтобы я умер, я сделаю это и без напутствий. Пожалуйста, уйдите.

Пастор с неохотой поднялся.

Когда Глендэйл снова занял место в своей кабине и собрался было полистать журнал, лампы вдруг замигали и на несколько секунд свет их почти померк. Нэшвилл испуганно вскочил с койки.

- Ничего, ничего! - успокоительно крикнул ему Глендэйл. - Это просто проверка, в порядке ли стул. На пряжение в таких случаях всегда падает. - И он снова взялся за журнал.

В 7 часов 45 минут появился директор тюрьмы, сопровождаемый тремя чиновниками в парадных мундирах. Глендэйл отпер дверь камеры. Джим Нэшвилл вскочил, придерживая слишком широкие для него красные штаны и пытаясь по-военному выпрямиться, как учили его, когда он служил в армии.

Не удостоив осужденного взглядом, директор тюрьмы достал из папки бумагу, развернул ее и зачитал:

- «По делу народа Джорджия против Джима Нэшвилла. Глубокоуважаемый сэр! Мне поручено привести в исполнение вынесенный Вам достопочтенным судьей Фрэнком Митчеллом смертный приговор. Казнь назначена на сегодня, на восемь часов утра, о чем довожу до Вашего сведения».

Не дрогнув ни одним мускулом, стоя навытяжку, Нэшвилл выслушал это сообщение. Когда спутники директора быстрым, натренированным приемом схватили его, опасаясь, должно быть, что он упадет в обморок, он сказал только:

- Я пойду сам.