Плата за страх

К тому же Олег, в отличие от Кузнецовой, полностью разделял мнение ее персонального чародея Апээна: ох, не в Надежде причина всей заварушки. А именно в этой сверкающей своей бесстыжестью направо и налево бабенке. Он это, благодаря давней неприязни, печенкой чувствовал. Объяснить и доказать ничего не мог, но откровенничать с Панкратовой остерегался.

Поэтому ответил Комаров уклончиво, боясь невольной хрипотцой выдать владеющие им чувства:

— Нужно было догнать и по горячим следам расколоть кое-кого.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Кузнецова очень удивилась бы, узнав, насколько опытен ее Олег в сугубо медицинских вопросах.

В глубоком рейде по дебрям, враждебным ущельям и голым перевалам Чечни Комарову приходилось рассчитывать только на себя. Если друга ранили, надо определить без врача: как помочь, транспортабелен ли он, выживет ли? Или, чтобы не оставлять врагу на поругание, помочь умереть быстро и легко? Жестока война, и счастье многих политиков, считал Олег, что матери, чьих детей пускают на пушечное мясо, не знают, насколько она жестока. Если б мамы знали и понимали правду, многие чиновники не дотянули бы до следующих выборов. Но мужики стесняются расстраивать женщин, и те в своей святой до подлости простоте выбирают в правители убийц своих мужей и детей.

Комаров не афишировал перед Надеждой своих медицинских познаний. Но после взрыва быстро определил: любимая отделалась легким сотрясением. Олег выдернул из толпы зевак тетку, на вид посмекалистее. Усадив ее на асфальт и положив ей на колени голову Нади, он просмотрел паспорт ошалевшей москвички, а потом быстро, но четко сказал:

— Держи ее голову вот так. Не давай ее шевелить. Никого, кроме врачей, не подпускай. Если до приезда «скорой» отойдешь, я тебя найду и зарежу. Поняла?

— Да… Но я… — но возражала тетка уже в пустоту.

Профессионал, он и возле раненой любимой — профессионал.

Олег слишком хорошо понимал, что сейчас лучший и, возможно, единственный момент, чтобы «расколоть» Зину Рыкалову. Она не могла не видеть взрыва и сейчас должна быть в замешательстве, даже если заранее знала о покушении. Чуть позже она успокоится, и тогда уже получить информацию будет сложнее. Пока Комаров следил за Зиной, он успел составить о ней четкое представление: баба молодая, но ушлая и наглая. Такие добром правду не говорят. А она теперь — главное для спасения Кузнецовой.

На милицейских сыщиков — когда они еще приедут да захотят ли еще разбираться — надеяться глупо. Так что оставаться возле Кузнецовой сейчас означало обострять риск для нее. Ибо неудачная попытка покушения, оставшись безнаказанной, становится просто первой попыткой.

И Комаров, как ветерок скользя между людьми, ринулся зигзагом прочесывать улицу. Хорошо изученную им спину Рыкаловой он засек за мгновение до того, как она свернула в проулок. Еще бы секунда — и было бы поздно.

Он кинулся следом.

Догнав бежавшую не разбирая дороги Зину, Олег сбавил шаг, дождался, когда она окажется возле проулка, и, внезапно прихватив Рыкалову за локоть, увлек ее в проход между домами.

— Гражданка Рыкалова? — сухо и напористо спросил он, рывком развернув ее лицом к себе и небрежно махнув перед ее глазами малиновой обложкой удостоверения охранного агентства. — Почему скрылись с места преступления?

— Я?! Я — ничего! Я тут ни при чем! Отпустите меня!

Зинаида, с вытаращенными глазами, с прилипшими к вспотевшему лбу кудряшками, была живой иллюстрацией пойманной за руку преступницы.

— Я тя щас отпущу! — Олег швырнул ее на кстати подвернувшийся бетонный обломок и навис, крича в лицо: — Я тя, шлюха, отпущу! Сгниешь, падла, в камере с сифилитичками!

Крича, он достал и включил диктофон, входивший в его каждодневное снаряжение наравне с пистолетом под мышкой.

— Убийство на тебе — не шутки! Ты что, из параши хочешь похлебать? А ну говори, кто тебя нанял?

— Меня? Не знаю! Я правда не знаю! Он только деньги платил! Он ничего не говорил о себе…

Зинаида жалостливо заплакала. Не столько от страха, сколько ради выигрыша времени. Многие размякают от женских слез, и она, рефлекторно — как Комаров свой диктофон — пустила в ход козырь. Однако перед ней стоял человек, которого долго приучали получать информацию любой ценой. Война не делит по полу и возрасту. К тому же, еще не отойдя от страха за жизнь любимой, Комаров, возможно, в этот момент был не вполне вменяем. Он забыл о своей ране и действовал обеими руками, не замечая, что из потревоженного плеча течет кровь.

Не выручили Рыкалову слезы. К тому же от нескольких умелых прикосновений Олега ей стало так больно и жутко, что глаза мигом высохли, и ничего, кроме горячего желания поскорее рассказать все этому страшному коротышке, в ней не осталось.

И она рассказала. Торопясь, чтобы не стало еще больнее. И чтобы выглядело правдоподобнее.