Плата за успех. Откровенная автобиография

И вот я танцевала, забыв обо всем и не обращая ни на кого внимания. Но стало жарко, и я бросила свою белую накидку на диван у нашего столика. А рядом отдыхала какая-то компания местных арабов — они так и пожирали меня глазами. Один из них сказал, что это, дескать, их стол и их диван, схватил мою накидку, Сулейман вмешался.… В общем, я не видела и не слышала толком, что там произошло, но, похоже, у него вскипело его восточное самолюбие, и завязалась драка. Не знаю, может быть, кто-то из них что-то оскорбительное сказал, а может, ему просто не понравилось, как они на меня смотрели. Он ведь ревновал ко всему — и к моей профессии, и к моему творчеству, и даже к моей тени, я уж не говорю о мужчинах. Потом это и стало одной из главных причин нашего расставания. Но тогда, когда наш роман был в самом начале, еще не понимала, насколько это серьезно, скорее, наоборот, было приятно, что вызываю у него такую бурю страстей. Нет, конечно, я переживала, когда началась драка, и очень испугалась за Сулеймана, но вот ту футболку, которую на нем порвали эти арабы, потом хранила еще долгие годы. Как память о том вечере и о моем храбром рыцаре…

А потом мы запрыгнули в «Феррари» и умчались оттуда, потому что драка с местными — это было на самом деле очень-очень серьезно и опасно, за это вполне можно было угодить в тюрьму, и никакие деньги не помогли бы. Там очень суровые законы. Русские приятели, которые были с нами в клубе, к тому времени уже удрали — они трусливо бросили Сулеймана и не попытались даже вмешаться, настолько сами боялись попасть под раздачу. А мы приехали в отель, и я стала просить его немедленно улететь, так было за него страшно.

Уже позже я познакомилась с человеком, который, с его слов, умел видеть, кто кем был в прошлой жизни. Я-то, как человек верующий, отношусь к этому весьма скептически. Но он сказал мне, что когда-то я погибла на войне, защищая мужчину, который был мне дорог. Что ж, возможно, именно эта сторона моей натуры проявляется и сейчас, как только любимому человеку начинает грозить опасность. Сулейман говорил, чтобы я не нервничала, отдыхала, он сам со всем разберется, но я не могла расслабиться — включился тот самый режим «воина», и готова была, не думая ни о чем, броситься на амбразуру, чтобы защитить его. В конце концов он все же уговорил пойти поплавать, да и то лишь потому, что я поняла — он сейчас будет обсуждать произошедшее и решать, что делать, а я буду ему мешать. Но успокоиться так и не удалось. Купаюсь в море, вижу людей на берегу и кажется, что это полиция, они пришли за Сулейманом, сейчас его заберут! Выскочила из воды… но это оказались всего лишь дворники, чистившие набережную. Да, нервы были на пределе. Слава Богу, мы все-таки вскоре улетели!

* * *

Позже, когда мы расстались с Сулейманом, было много разговоров о квартирах, которые он мне подарил, и вообще о том, как много он на меня потратил. Да, много. Но ничего из этого я у него не просила, все подарки он дарил и все деньги тратил только потому, что ему так хотелось. Иногда для того, чтобы сделать мне приятное и получить удовольствие от моей искренней радости, а иногда вообще ради своего собственного удобства. Многие не понимают, что для таких богатых людей, как он, деньги — это ерунда, удобство гораздо важнее. И навешивают на меня всякие ярлыки.

Например, с квартирой в Москве вышло так… Когда мы встретились, я жила в гостинице на Петровке, в номере, который снимал для меня Большой театр. Вообще-то было неважно, что это за отель, какой номер, меня, как обычно, интересовало только одно — чтобы было близко к театру. Когда в 1998 году меня пригласил Владимир Васильев, я просто сняла на Полянке какую-то совершенно убогую квартиру — уж на какую хватило денег, потому что Большой театр платил 100 долларов в месяц, а квартира стоила 300. Но в тот момент важны были не деньги, а возможность работать с Васильевым, с Максимовой, танцевать в Большом театре. В 2000 году ситуация уже изменилась, теперь уже я была нужна театру больше, чем он мне, поэтому гостиницу оплачивали они. И меня это вполне устраивало. Но не устраивало Сулеймана — он почти сразу же сказал, что хочет подарить квартиру, где мы с ним и будем жить. Я ответила, что не надо. На что Сулейман сказал: «А мне надо. Потому что меня бесит, что я тебе звоню, а ты в этом лифте едешь, спускаешься, красишь свои ресницы, а машины стоят и ждут тебя с мигалками. Мне комфортно, я хочу жить с тобой в собственной квартире».