Ужас весь в том, что если бы Сулейман позвонил мне и сказал: «Мне для счастья нужны эти две квартиры», я бы тут же принесла ему ключи. Но когда я узнала об этом из повесток в суд, я даже сначала не поверила, в голове не укладывалось: «Как такое может быть?!» И в какой-то момент я стала бояться даже за свою жизнь. Мне было страшно оставаться в квартире на Петровке — каждый раз, когда я слышала вечером или ночью шорох за окном, то подбегала к домофону и смотрела, нет ли кого у подъезда. Когда с крыши к моему окну спустили какой-то провод (а это был последний этаж), я была несказанно напугана. Оказалось, это просто ремонт делали. Но нервы были уже на пределе, и я в конце концов сбежала — уехала за город и сняла дом в какой-то глуши, практически в лесу. Но это не помогло — там продолжало быть так же страшно.
Мне угрожали и физической расправой. Я была приглашена в Киев для участия в балете «Кармен» осенью 2003 года, в самый разгар моих судебных разбирательств с дирекцией Большого театра. Перед началом спектакля в мою гримерку постучали и вошли два молодых человека. Они внесли огромную корзину цветов. Видимо, благодаря этой корзине их и впустили за кулисы театра. Я приняла их за обычных поклонников и начала благодарить за цветы. Но вдруг один из вошедших закрыл дверь на ключ, а второй вытащил нож и с угрожающим видом разразился чудовищной бранью в мой адрес. Сначала я так испугалась, что не могла ничего понять. Думаю, на моем месте испугался бы любой мужчина. Постепенно до меня дошло: они требуют, чтобы я немедленно забрала из суда иск к директору Большого театра Иксанову.
Я ужасно перепугалась. Я решила, что они действительно могут меня убить, и испугалась не на шутку. Сказать, что было страшно, — ничего не сказать. Но, несмотря на охвативший меня страх, я вдруг поняла и другую цель их «визита». Люди, пославшие этих наемников, рассчитывали довести до такого морального состояния, при котором мой провал на киевской сцене был бы обеспечен. Осознание этого факта вмиг меня отрезвило. Я твердо знаю, что не существует препятствий, которые помешали бы мне выйти на сцену и станцевать с полной отдачей. Такое отношение к профессии сумела навсегда привить мне мой педагог Наталья Дудинская еще в балетном училище. Она называла это профессиональным долгом русской балерины. С этого момента я начала говорить с «визитерами» спокойно и уверенно, насколько это было возможно. Попыталась достучаться до их совести. Говорила откровенно, объясняя им ту сложную и несправедливую ситуацию, в которой оказалась. Сказала, что понимаю: они пришли не по своей воле. И, наверное, у них есть свое мнение о той войне, которую ведут против меня и в которой мне приходится защищать себя, а не нападать. И они должны видеть, насколько неравны эти силы.
Постепенно выражение их лиц начало меняться. Нож был спрятан. Они внимательно выслушали меня и сказали, что моя храбрость, хоть и кажется им безрассудной, но достойна уважения. После чего они пожали мне руку. А уходя, просили никому не рассказывать об их визите. Я обещала. И только теперь, спустя много лет, могу позволить себе вспомнить эту историю и описать ее в своей книге.
Я вообще безумно боялась оставаться одна. И просто всего боялась… Хорошо, выручили друзья — дали водителя с машиной и охрану. Я сама себе этого в тот момент позволить не могла: Сулейман же перекрыл все источники дохода. Но спасибо добрым людям, так я смогла хотя бы передвигаться по городу, не впадая каждую минуту в панику.
И все равно, тяжелее всего было то, что я потеряла Сулеймана, что он из любимого человека превратился в моего злейшего врага. Все это время я в глубине души продолжала верить, что если мы встретимся и поговорим как люди, мы друг друга поймем и простим. Неосознанно искала в потоке движения номера его машины, а в толпе людей его лицо. Перед расставанием подарила ему одну книгу — и вот сама перечитывала ее и плакала, потому что там рассказывалось о людях, которые расстались, а потом снова встретились через двенадцать лет и поняли, что не могут жить друг без друга…
Слава Богу, все эти трудности, перипетии, противодействия я пережила, выстояла, не сломалась и даже нашла в себе силы не озлобиться. От прошлого остались горечь и пепел в душе, но я закрыла эту страницу. Научилась жить дальше, обрела новую любовь, родила Ариадну. О Сулеймане старалась больше не думать. И тут произошла эта катастрофа…
Я не могу передать словами, что почувствовала, когда узнала, что Сулейман разбился на машине — все той же проклятой «Феррари», на которой я училась водить — и едва не сгорел заживо. У меня словно сердце остановилось. Все, что произошло по его вине, словно куда-то пропало, забылось, в голове крутилась только одна мысль — Сулейман… мой любимый, мой единственный, мой Сулейман, сгорел. Этого не может быть! Не может, потому что не может никогда!