Перед нами простирался смертеатр, и рабочие готовили к старту маленькую ракету. Пока они этим занимались, небесная монитория ожила и в воздухе повисли записанные соболезнования с пластинок, дрожащие и призрачные на фоне временного щита. В основном это были краткие приветствия и воспоминания тех, кто знал Соламэна. Послания были от людей, живших по всей Системе (за исключением, разумеется, Геенны и неназываемой планеты), и в некоторых упоминался мой отец как близкий друг Соламэна, но никто не вспомнил о моей матери, его сестре. Дважды говорилось, что я был для него отрадой, отчего у меня жгло глаза и выступали слезы. Некоторые послания имели форму бегущих по небу слов, другие – произносивших речи лиц, нервных или скорбных.
А потом амфитеатр замер и полностью затих; в воздухе перед нами мерцало лицо Спеткина Лигата.
Я взглянул на Дрейма, который сидел как каменный. Он прошипел:
– Уберите его. Как он сюда попал? – Дрейм повысил голос, но его слышали только я и Мадлен, потому что изображение Лигата начало говорить. А потом Дрейм умолк и откинулся на спинку кресла. Это был верный поступок. Лучше было притвориться, будто он знал, что это случится. Я взглянул вниз и увидел рядом с мониторией людей, пытавшихся ее отключить.
– Ох, Итан, Итан! – сказал Лигат.
Итан сидел неподвижно. Мадлен заерзала, потом поморщилась и унялась. Я заметил, что Дрейм зажал ее запястье в кулаке, выкручивая его, удерживая ее. Мадлен побледнела.
– Ох, Итан. Сначала Савл, а теперь Соламэн. И, конечно же, ты потерял еще и жену, Итан. Я о ней почти забыл – впрочем, и ты тоже. – Пауза. – Мадлен, рад тебя видеть. – Изображение кивнуло, как будто было чем-то большим, нежели тридэ-образом. По амфитеатру пробежала волна шепотков, а затем вновь наступило молчание. Лигат продолжил:
– Я рад, что у меня есть возможность к вам всем обратиться. Как здоровье, Итан? Надеюсь, ты хорошо охраняешь своих оставшихся близких. Ты ведь не можешь себе позволить потерять еще кого-то, верно?
Я вспомнил отца Благодатного на гееннских похоронах, порицавшего близких покойного, предупреждавшего их об ужасах, которые ждут, стоит тем отойти от заповедей Балаболии.
– Кто присматривает за Алефом? А за Пеллонхорком, твоим сыном? Ты внимательно за ним наблюдаешь? Чьи интересы он оберегает?
Лицо Лигата раздулось, и он сказал:
–
Раздутое лицо повернулось в одну сторону, потом в другую; изображение искажалось на фоне пробитого звездами неба.
– Все вы, собравшиеся в смертеатре, тому свидетели. – Его голос стал мягче. – Не один из вас уже со мной.
Настало мгновение совершенной тишины, а потом Лигат продолжил:
– До того, как сам Дрейм пройдет через освобождение, я приму и прощу тех из вас, кто захочет перейти ко мне. – Вновь молчание, после которого Лигат заговорил жестче: – Но думайте быстрее, потому что, как только Итан Дрейм упокоится в смерти, эта дверь захлопнется, и вы будете брошены на произвол судьбы.
Головокружительно вспенился свет, и Лигат исчез.
По всему амфитеатру заговорили люди.
Дрейм медленно поднялся. Болтовня стихла. Когда в воздухе вспыхнули новые слова соболезнования, Дрейм вытащил из своего длинного траурного пиджака пистолет, медленно прицелился в скрижаль проектора и выстрелил. Скрижаль треснула и лопнула, послание исчезло.
– Спеткин Лигат, – прошептал Дрейм. Ему не нужно было говорить громче. Других звуков в смертеатре не было – только шипение щита над нашими головами. Все слушали.
– Лигат говорит о памяти. – Дрейм рассек воздух рукой. – Но где он? Разве он здесь? Нет, его здесь нет.
Дрейм склонил голову набок, словно ждал, что ему возразят. Он раскинул руки:
– Мы собрались здесь ради нашего друга Соламэна. Ради Соламэна.
Некоторые закивали.
– Соламэна больше нет. Он стал воспоминанием. Но память
Он подождал. Тишина.
–
Снова тишина.
Дрейм понизил голос:
– Его здесь нет. Разумеется. Он обещает вам, что скоро от меня останутся только воспоминания и что до этого вы можете присоединиться к нему.
Он подождал. Стояла полная тишина.
– Это легкое обещание, правда же? Оно ничего не стоит и ничего не значит. Ему нетрудно будет сдержать такое обещание. Он не нарушит его в течение всей своей жизни, потому что станет для меня воспоминанием раньше, чем я – для него. – Дрейм медленно, сдержанно оглядел амфитеатр, а потом медленно, сдержанно сказал: – Кто-нибудь здесь в этом сомневается?
Он ждал. Его спокойствие было поразительным.
Потом он прошептал:
– Обещание Спеткина Лигата стоит меньше его ссанья. Я дам вам обещание Итана Дрейма.
Он поднял вверх палец.