Платформа

В последующие три недели они повторяли это много раз, собственно говоря, всякий раз, когда она приходила. Он ожидал, что она заговорит о незаконности их отношений: в общем-то, ей было всего пятнадцать, а ему тридцать пять; он годился ей в отцы. Но, похоже, она воспринимала ситуацию иначе. Как же тогда? Да просто получала удовольствие, понял он вдруг и ощутил волнение и благодарность. За время брака у него нарушились нормальные представления о мире; он полностью забыл, что некоторым женщинам случается заниматься любовью для удовольствия. У Евхаристии он был не первым мужчиной, она уже попробовала годом раньше с мальчиком из выпускного класса, но с тех пор с ним не встречалась; о многих вещах она не имела никакого представления, в частности, ничего не знала об оральном сексе. Во время первого минета он сдержался, решил не кончать ей в рот, но очень скоро заметил, что ей это нравится или, вернее, что ее забавляет, как извергается его сперма. Довести ее до оргазма ему обычно не составляло труда; сам же он испытывал огромное наслаждение, когда держал в руках ее гибкое, крепкое тело. Она была умна, любознательна, интересовалась его работой, задавала кучу вопросов: словом, делала все, чего не делала Одри. Корпоративный мир был для нее диковинкой, ей хотелось знать, как устроена жизнь большой фирмы; все эти вопросы она не могла бы задать отцу, а тот не смог бы ответить: он работал в больнице. Короче, отношения Жан-Ива с Евхаристией носили уравновешенный характер и этим особенно поражали его всякий раз, когда он сравнивал девушку со своей женой. Хорошо все-таки, что старшим ребенком у него был сын; а то он, глядишь, не избежал бы и инцеста; главное, непонятно, почему его нужно избегать.

Три недели спустя Евхаристия сообщила, что она встретила нового парня, а потому она предпочитает прервать связь с Жан-Ивом, все стало слишком сложным. Увидев, как сильно он огорчился, она предложила, когда они снова увиделись, иногда делать ему минет. Он, по правде говоря, не понимал, чем это лучше, но ведь он давно забыл, что чувствуют в пятнадцать лет. Вечерами он приходил домой, и они подолгу болтали о том о сем; когда начать, решала Евхаристия; она раздевалась до пояса, он гладил ее грудь, потом прислонялся к стене, а она опускалась перед ним на колени. По его стонам она точно угадывала приближение оргазма. Тогда она отстраняла лицо и ловкими движениями направляла струю то себе на грудь, то в рот. На лице у нее в эти минуты появлялось игривое детское выражение; вспоминая об этом, он с грустью думал, что для нее любовная жизнь только начинается и она еще составит счастье многих мужчин; он просто случайно встретился на ее пути; что ж, ему, можно считать, повезло.

Еще через неделю, в субботу, когда Евхаристия, чуть опустив веки и раскрыв рот, с воодушевлением начала ему дрочить, в комнату неожиданно заглянул Николя. Жан-Ив вздрогнул, отвел взгляд, а когда посмотрел на дверь снова, сына там уже не было. Евхаристия ничего не заметила; она просунула руку между его ног и осторожно сжала мошонку. Жан-Ив испытал странное ощущение остановившегося времени, на него словно бы снизошло прозрение, и он явственно увидел тупик. Поколения смешались, родство утратило смысл. Он обхватил Евхаристию за голову и притянул к себе; подсознательно он уже знал, что это у них в последний раз, и хотел насладиться ее ртом. Как только ее губы сомкнулись на его члене, он кончил в несколько приемов, запихивая ей пенис в самое горло и содрогаясь всем телом. Потом она подняла на него глаза; он по-прежнему держал руками ее голову. Она еще минуты две-три не выпускала его член изо рта и, закрыв глаза, медленно водила языком по головке. Когда она уходила, он сказал ей, что больше у них ничего такого не будет. Он не смог бы объяснить почему. Конечно, если сын проболтается, связь с няней будет свидетельствовать против Жан-Ива на бракоразводном процессе; но дело не только в этом: он и сам не очень хорошо понимал в чем. Неделю спустя он поведал эту историю мне, при этом постоянно винил себя так, что тяжело было слушать, и просил не говорить Валери. Если честно, слушать было скучно и я не понимал, в чем, собственно, проблема; я поддакивал ему из любезности, оценивал все “за” и “против”, но его исповедь не задела меня за живое, я как будто смотрел ток-шоу Мирей Дюма.