Платформа

– Я знаю, теперь не принято жить на содержании у мужчины, – продолжал я смущенно, – но мы не обязаны поступать как все.

Она спокойно посмотрела мне в глаза.

– Когда ты получишь деньги за дом, у тебя будет в общей сложности не более трех миллионов франков… – сказала она.

– Да, немного меньше.

– Этого мало; ну, скажем, недостаточно. Надо добавить еще чуть-чуть. – Некоторое время она шла молча, потом, когда мы входили на террасу ресторана, добавила: – Положись на меня…

После обеда, перед самым отъездом, мы заглянули к родителям Валери. Она объяснила им, что ей предстоит много работать и вряд ли она выберется к ним до Рождества. Отец кротко улыбнулся, а я подумал: она хорошая дочь, внимательная, и любовница чувственная, ласковая, смелая; и матерью, если доведется, будет любящей и мудрой. Ее ступни из золота, а ноги как колонны Иерусалимского храма[21]. Я по-прежнему не понимал, что я все-таки сделал, чем заслужил такую женщину, как Валери. Возможно, ничем. Я констатирую, что мир устроен так-то и так-то, я прихожу к этому эмпирическим путем; ничего иного мне не дано.

12

В конце октября скончался отец Жан-Ива. Одри отказалась ехать на похороны; Жан-Ив и не рассчитывал, что она поедет, просто предложил для порядка. Похороны ожидались скромные: он был единственным ребенком, родственников соберется немного, друзей – того меньше. Его отец удостоится некролога в вестнике выпускников Высшей сельскохозяйственной школы тропических культур; и на этом всё: след оборвется; в последнее время он ни с кем не встречался. Жан-Ив никогда не понимал, что заставило отца, выйдя на пенсию, поселиться в этом унылом, сельском – в самом печальном смысле слова – месте, где у него не было никаких связей. Наверное, последнее обострение мазохизма, который в той или иной степени наложил отпечаток на всю его жизнь. Блистательно окончив институт, он выбрал скучную работу инженера на производстве и увяз в ней. Он всегда мечтал о дочери, но сознательно ограничился одним ребенком – сыном, чтобы, дескать, дать ему лучшее образование; аргумент, впрочем, не слишком убедительный, поскольку зарабатывал он неплохо. С женой его, похоже, связывала не столько любовь, сколько привычка; успехами сына он, надо полагать, гордился, но вслух никогда ничего не высказывал. У него не было хобби, он ничем не увлекался, только кроликов разводил и решал кроссворды в газете “Репюблик дю Сантр-Уэст”. Мы склонны подозревать в каждом человеке скрытую страсть, тайну, душевный надлом – и зря; если бы отцу Жан-Ива случилось поведать о своих сокровенных переживаниях, рассказать, в чем ему видится смысл жизни, наверное, он бы только констатировал легкое разочарование. Излюбленная мысль отца, лучше всего характеризующая его жизненный опыт, мысль, которую Жан-Ив слышал чаще всего, укладывалась в одно слово: “Стареем”.

Мать оплакивала его смерть, как и подобает вдове – все-таки столько лет прожили вместе, – но не выглядела убитой горем.

– Он сильно сдал… – вздыхала она.

Причина смерти осталась, собственно, неясной, казалось, он просто устал от жизни, отчаялся.

– Ему уже ничего не хотелось… – вспоминала мать. Такое вот у нее получилось надгробное слово.

Отсутствие Одри не прошло, разумеется, незамеченным, однако во время церемонии мать вопросов задавать не стала. Ужин был скудным, примитивным – впрочем, она никогда не умела хорошо готовить. Жан-Ив понимал, что она обязательно заведет разговор о его семейных делах. В данной ситуации уклониться от него будет сложно: не включишь же телевизор, как он это делал обычно. Убрав посуду, мать села напротив него, положив локти на стол.

– Как у тебя с женой?

– Да никак…

Он начал рассказывать об их отношениях, и ему самому скучно стало; в конце концов объявил, что собирается разводиться. Мать ненавидела Одри, он это прекрасно знал, считала, что та намеренно лишает ее внуков, и отчасти была права, но, с другой стороны, внуки к бабушке не очень-то и рвались. Сложись все иначе, они бы, конечно, к ней привыкли, во всяком случае Анжелика – в три года еще не поздно. Но это – если бы все сложилось иначе и их жизнь была бы другой, в общем, что-то труднопредставимое. Жан-Ив посмотрел на мать: седеющий пучок, суровые черты, она не располагала к нежности или любви; да и сама, насколько он помнил, никогда не была склонна к ласкам; еще труднее вообразить ее в роли чувственной, распутной любовницы. Ему пришло в голову, что отец, наверное, всю жизнь чертовски скучал. От этой мысли его передернуло, он даже сжал руками край стола: теперь уже ничего не поправишь, поздно. Он напрягся, пытаясь вспомнить отца веселым, счастливым, искренне радующимся жизни. Кажется, что-то подобное случилось однажды, когда отец объяснял ему, пятилетнему мальчику, как обращаться с механическим конструктором. Да, отец любил технику, действительно очень любил, и Жан-Ив помнил, как он огорчился, когда узнал, что сын собирается посвятить себя коммерции; в конце концов, возможно, этого и достаточно, чтобы заполнить жизнь.