– Наши соотечественники, – сказал он, – поневоле предоставленные сами себе, нередко становятся добычей посредников сомнительной честности. Все, что делается в данном направлении, отмечено крайним дилетантизмом, и это огромный пробел в нашей работе, который еще предстоит заполнять.
Валери с готовностью согласилась. Официант подал морского окуня с зеленым инжиром. Мельком взглянув на блюдо, Рембке продолжал:
– Ваш проект заинтересовал нас еще и потому, что он полностью опрокидывает традиционное представление о клубах отдыха. То, что было хорошо в семидесятые годы, не отвечает запросам современного потребителя. Взаимоотношения между людьми на Западе затруднены – о чем мы, разумеется, сожалеем, – добавил он и снова взглянул на Валери, а та опустила ногу на пол и улыбнулась.
Когда в четверть седьмого я вернулся с работы, она была уже дома. Я замер от удивления: такое случилось, по-моему, впервые за все время нашей совместной жизни. Не сняв костюма, она сидела на диване, чуть расставив ноги, устремив взгляд в пространство, и, казалось, думала о чем-то очень приятном. Я тогда не понял, что присутствую при своего рода профессиональном оргазме.
– Ну как, удачно? – спросил я.
– Более чем. После обеда я сразу отправилась домой, не заезжая на работу; полагаю, на этой неделе мы и так превзошли себя. Он не просто заинтересовался проектом, но намерен сделать его гвоздем своей программы уже этой зимой. Он готов финансировать издание каталога и специальную рекламную кампанию для немецкой публики. Уверен, что сможет через свои агентства заполнить все ныне существующие клубы; спросил даже, не разрабатываем ли мы еще какие-нибудь проекты. Единственное, что он желает получить взамен, – эксклюзивность на своем рынке: Германия, Австрия, Швейцария, Бенилюкс; он знает, что мы в контакте с “Неккерманом”. На выходные я заказала номер в центре талассотерапии в Динаре, – добавила она. – Думаю, мне это необходимо. И к моим родителям сможем заскочить.
Через час мы уже сидели в скоростном поезде, отходящем с вокзала Монпарнас. Очень скоро накопившееся напряжение начало спадать, и она снова стала нормальной, то есть сексуальной и игривой. Последние дома нескончаемых предместий уже остались позади; подъезжая к равнине Юрпуа, поезд набрал максимальную скорость. На западе, над темной массой элеваторов, догорали, тускнея, красноватые отсветы заката – всё, что осталось от прошедшего дня. Мы сидели в вагоне первого класса, разделенном на полукупе; на столиках между нашими креслами уже зажглись желтые лампочки. Через проход от нас дама лет сорока, прилично и даже стильно одетая блондинка с пучком, просматривала “Мадам Фигаро”. Сам я тоже купил “Фигаро” и безуспешно пытался проникнуться интересом к розовым страницам. Я уже несколько лет вынашивал идею, что можно познать мир и ход его развития, абстрагируясь от политических новостей, общественной жизни и культуры; что можно почерпнуть правильное представление об историческом процессе из одной только экономической и биржевой информации. Я ежедневно принуждал себя к чтению розовых страниц “Фигаро”, иногда прибавляя к ним еще более тошнотворные публикации в “Эко” или “Трибюн Дефоссе”. До сих пор моя гипотеза однозначного подтверждения не находила. Вполне вероятно, что в размеренных редакционных статьях и в колонках цифр таились важные исторические сведения; но и прямо противоположный вывод тоже не исключался. Безусловно я понял только одно: экономика – чудовищно скучная штука. Оторвав взгляд от заметки, анализировавшей падение индекса
– Пиджак придется отдать в чистку… – спокойно прокомментировала Валери. Соседка посмотрела на нас, не скрывая улыбки.