Платит последний

Убьет он меня, подумала Лидия, замахиваясь кубком. Если бы Вадим сейчас вошел в квартиру, точно убил бы. Мысль была сладостная. А что вы хотите? Месть, настоящая месть, и должна ходить по краешку между жизнью и смертью. А бить сворованные из столовой тарелки, как это делала темпераментная Трехдюймовочка, скандаля со своим первым мужем, — не месть, а разрядка.

Кубок пробил оба стекла в двери и улетел на улицу. Какое-то мгновение битые стекла с дырой посередине держались в раме, а потом осыпались со звоном. Где-то внизу загрохотал, покатился по асфальту кубок.

Не пришибить бы кого, подумала Лидия. И взяла из витрины «Второе место».

Больше всего у Вадима было «Третьих мест». Хватило, чтобы перебить все стекла в квартире, и еще парочку Лидия выбросила на улицу просто так. Когда она примеривалась к незаслуженно забытому «Первому месту среди юниоров», в проеме двери показалось искривленное страхом и любопытством лицо. Ага, сосед перелез со своей лоджии.

— Ты чо? — спросил сосед, почесывая пузо под спортивной курткой. Ничего опасного он вроде бы не заметил и расслабился. — Кончай хулиганить, милицию вызову.

— Вызовите, — сказала Лидия.

— Ну да! — Сосед улыбнулся, мол, дурацкие твои шуточки. — Тебе поскандалить хочется, а Вадька мне потом такую покажет милицию…

— Я серьезно прошу! Меня украли и заперли! — зачастила Лидия. — Это не шутки!

Сосед поджал губы, отвернулся и полез обратно на свою лоджию.

— Вызови милицию, сволочь! А то я и тебе стекла перебью! — в спину ему крикнула Лидия.

— Изувечу, — не оборачиваясь, пообещал сосед. — Безо всякой милиции.

У Лидии опустились руки. Господи, что за люди! Кричи, умоляй, кидайся чем ни попадя из окон, сама выбросись — они только шторы задернут. Все боятся попасть в свидетели. Однажды в этом самом дворе полчаса в кровь дрались двое пьяных, пока Лидия не попросила Вадима их растащить. Милицию так никто и не вызвал. И ей Вадим запретил вызывать: дескать, станут полоскать на суде наши имена, а мы юридически друг другу никто, любовники.

Сосед карабкался на перила, и ничего у него не получалось. Перила были высокие — ему почти по грудь. Наверное, когда он перелезал сюда со своей лоджии, подставил что-нибудь под ноги.

— Табуреточку с кухни принеси, — миролюбивым тоном попросил сосед. Физиономия у него была такая растерянная, что Лидия засмеялась.

— Жена у тебя дома?

Сосед подумал и соврал:

— Не, я холостой.

— Ну, так сиди, пока не женишься, — заключила Лидия. — А придет Вадим, я скажу, что это ты все стекла перебил.

— Табуреточку я и сам взять могу, — рассудил сосед и занес ногу в проем выбитого окошка.

Лидия несильно стукнула его «Первым местом среди юниоров» и прошипела:

— Только сунься! Я закричу, что ты меня насилуешь!

— Ну ты и сука! Изнасилование — это ж восемь лет! — ужаснулся сосед, резво отскакивая на одной ноге.

— Ага, — с удовольствием подтвердила Лидия, хотя не знала, какой срок дают за изнасилование. — Я и синяки могу предъявить на экспертизе.

Они попрепирались («Да вызову я ментов, чеснслово, табуреточку дай!» — «Нет, сначала крикни жене, чтобы вызвала»). Потом на лоджию соседа вышла женщина и стала его звать. Лидия испугалась, что она даст ему табуретку, и вцепилась в него через разбитое окошко в двери. Сосед был мелконький. Он даже не пытался вырваться, только поскуливал. Пришлось еще поторговаться, но в конце концов женщина передала ей трубку домашнего радиотелефона. Лица ее Лидия так и не увидела, только руку, обогнувшую стенку между лоджиями. Сосед получил табуретку, но к себе не полез, пока Лидия не дозвонилась в милицию. Для страховки она позвонила и по «ноль два», и Трехдюймовочке. Хотела еще набрать Люськин номер, но сосед трубку отобрал и сказал, что все расскажет Вадиму.

— Расскажи, расскажи, — проводила его Лидия. — Только не забудь, что телефон все-таки дал мне ты.

Ментура примчалась через десять минут — здоровенные шкафы в бронежилетах. Дверь в квартиру они вышибли с одного удара. Лидия сказала спасибо, потрогала пылающий лоб — голова ныла и дергала, как один огромный больной зуб, — и потеряла сознание.

ВРАГИ ЕСТЬ ВРАГИ

— Лидка, ты охренела! Это ж надо быть полной идиоткой, чтобы напялить мокрую одежду да еще и окна в квартире повыбивать! — выговаривала Трехдюймовочка, меняя компресс у нее на лбу. Было раннее утро. Обложенная подушками Лидия лежала на гигантской майоршиной кровати, сделанной в лучшие годы на заказ. В уголке под торшером посиживал Кудинкин и украдкой косился в вырез надетой на Лидию ночной сорочки. Сорочка была Трехдюймовочкина, что уже говорило о солидных размерах выреза. Майорша, не оборачиваясь, одернула Кудинкина:

— Куда пялишься?! Смотри, я тебя еще не простила за кота!

— Оперативный талант! — льстиво сказал Кудинкин. — И не смотришь, а видишь. Но вообще-то я смотрел на кровать. Спать хочется.

Кудинкин всю ночь где-то прошатался по своим милицейским делам и пришел только час назад.

— На кровать он смотрит… Не ври, Кирюша, — сказала Трехдюймовочка. — Что я, мужиков не знаю? Все вы бабники.