Платонов тупик

— Ты меня все с той Грецией сравниваешь, а моя Греция где-то под Мариуполем. А там и имен таких нет. Ты лучше скажи, почему ты свою Пенелопу не привез?

Гурин развел руками:

— Ты же знаешь почему…

— И что, не улучшается?

— Иногда бывают просветы…

— Вот бедная.

— Эй, побыстрее! — поторопил их Алексей. — Мы же время экономим. Потом поговорите, по дороге, — он открыл обе дверцы машины, указал Василию на переднее сиденье, жене — на заднее, сам втиснулся рядом с ней, сказал: — Поехали.

Василий поздоровался с водителем, назвал себя:

— Гурин…

Водитель улыбнулся.

— Это и так видно: похожи! — Он легко и мягко включил передачу и так же плавно и незаметно тронул машину, вывел на трассу и, спокойно набирая скорость, повел ее по ровному шоссе. Гурин знал толк в вождении, любил вот таких водителей — спокойных, обстоятельных, несуетливых.

В природе на большой территории — от Москвы до Крыма устойчиво держалось теплое бабье лето — особо любимая Гуриным пора. Тихое увяданье буйной зелени; воздух, настоянный на терпком запахе яблок, дынь и полыни; первые подпалины листочков на стройных березках и кудрявых тополях — все это навевало приятную грусть. И думалось Гурину в такую пору хорошо, и дышалось легко. Вот и сейчас, глядя на пробегавшие мимо бесконечной вереницей перелески, поля, буерачки, сады, селения, он невольно погрузился в какие-то свои глубокие раздумья — хаотичные, неопределенные — обо всем сразу. Окликни его и спроси, о чем думает, — так и не ответит сразу: будто стая пугливых воробьев, вмиг разлетятся эти думы, словно и не было. А думается о многом: о тех же просторах и селениях, вспоминается виденное в других местах, в других краях и странах, невольно сравнивается, сопоставляется. Думается о себе, о матери, о предстоящем разговоре с братом…

Узкая ленточка дороги оторвалась от широкой магистрали и побежала вверх через пустынную белую степь с пожухлым чебрецом и редкими кустами перекати-поля. «Дачи»… Какие же здесь дачи?..» — невольно подумалось Гурину, но нарушать тишины он не стал, продолжал смотреть вперед.

Вскоре машина свернула с асфальтовой ленты и зашуршала шипами по белому мелкому гравию, оставляя за собой шлейф белой пыли. Дорога петляла крутыми поворотами, взбиралась с холма на холм, с горки на горку, обогнула по самому краю заброшенный карьер, и вот за небольшим перевалом показались низкорослые кусты, похожие на живую изгородь. Кусты были изрядно побелены дорожной пылью, и, глядя на них, Гурин почти физически ощутил, какую жажду испытывают они, живя на этом солнцепеке.

А машина уверенно бежала, петляя меж холмов, и вдруг совсем неожиданно уперлась в решетчатые воротца, за которыми густо зеленели небольшие фруктовые деревца. В глубине садика голубел маленький, будто игрушечный, домик об одно окошко с небольшой верандочкой и крылечком. От калитки к нему вела тенистая тропка, вдоль которой виноградные лозы, взбираясь по металлическим дугам, образовали плотный сводчатый тоннель.

Выйдя из машины, Гурин глядел на этот оазис, не веря в его реальность.

— Чудо! — удивился он. — И все это настоящее, не декорация? — Он сорвал спелую виноградину, отер с нее белую пыль, бросил в рот: — Ей-богу, настоящее! И даже — вкусно!

Алексей поглядывал на жену, кивал ей, довольный произведенным впечатлением: «Оценил! Не зря мы тут столько сил и времени убухали».

— Сонь, ты давай завтрак налаживай, а я ему покажу свое хозяйство. — Обернулся к брату: — Пойдем. — И он повел его за домик, где у самой межи с соседским участком в тени яблоневых веток на невысоких столбиках стояли деревянные кроличьи клетки. Завидев людей, кролики всполошились и, толкаясь, заспешили к наружным решеткам, ожидая подачки.

— Голодные, — сказал Василий и тут же нагнулся, сорвал свекольный листок, сунул его в клетку. Кролики набросились на листок, принялись быстро грызть его, отнимая друг у друга.

— Нет, не голодные, — возразил Алексей. — Привычка: раз подошел, значит, давай чего-нибудь. — И не выдержал, выдернул из грядки морковку, отер рукой с нее налипшую землю, с хрустом разломил ее и бросил в одну, в другую клетку, сказал беззлобно:

— Прожоры…

Белые, чистые, длинноухие доверчивые зверьки вызвали у Василия прилив нежности, ему хотелось погладить их по мягкой шерстке. Но прутья наружной решетки были насажены так густо, что он смог просунуть сквозь них лишь палец, который тут же принялись обнюхивать влажными носиками два любопытных крольчонка.

— А это их папа, — Алексей указал на крайнюю клетку. Там, развалясь в вольготной позе, лежал большой самец. Тяжело дыша, он спокойно смотрел на пришедших.

— Какой красавец! — восхитился Василий. — Ему жарко, шуба на нем теплая. — Обернулся к брату: — Ну, молодец ты! Чем в детстве не доиграли, теперь наверстываешь. Помнишь, как мы пытались держать кроликов, сколько было всего: и убегали они, и воровали их у нас, а мама бранилась?.. Может, и голубей разведешь?

— А вон, посмотри, — указал Алексей на полку, прибитую вдоль фронтона под самым коньком. Василий взглянул, улыбнулся:

— «Дикарей» завел?