Платонов тупик

— Не стесняйся переспросить, — наставлял он Гурина по-отечески. — Бывают фамилии трудные, на слух не полагайся, запиши по буквам, а то еще лучше попроси, пусть человек сам тебе в блокнот запишет свою фамилию. И еще такая вещь… Рассказывают тебе про какие-то дела, а ты понятия о них не имеешь, что это такое. Например, культивация. Когда ее делают, по каким культурам. Да и сам культиватор — какой он? Будь дотошным, расспроси подробно. Ничего тут зазорного нет, умный человек никогда за это не осудит, а терпеливо растолкует. Наоборот, верхогляда он с удовольствием, из озорства, может и подвести. Не надо стесняться, не делай вид, что ты все с ходу понял. Тот же культиватор — постарайся увидеть его. Так ты не только избежишь ошибок, но и сам будешь обогащаться знаниями. Это очень важно!

В редакцию Гурин привез блокнот, весь исписанный цифрами, фамилиями, фактами. Из них он сделал несколько информации, а потом, осмелев, написал и очерк — о колхознице, доярке, матери трех сыновей — все они погибли на фронте. Мужа расстреляли немцы, и теперь она воспитывала двух внуков и работала в колхозе лучше всех. Гурин попытался написать о ней тепло, участливо, удивленно. Писал не сдерживая себя, не скупился на краски — старался, чтобы и читатели прониклись к ней теми же чувствами, какие испытывал он сам.

Прочитал очерк Петренко, воскликнул пылко:

— Наум Михайлович! Да ведь, по-моему, это здорово!

Очерк напечатали под рубрикой «Люди нашего района», отвели для него целые две колонки, набрали его полужирным петитом, и, главное, подписали полным именем: «Василий Гурин».

— Сделаем эту рубрику постоянной! — торжествовал редактор.

Замелькала гуринская фамилия почти в каждом номере — под репортажами, очерками, фельетонами. Он становился известным в районе, письма в редакцию писали на его имя, сообщали факты хорошие и безобразные, просили приехать, «отразить», разобраться или помочь.

Гурин был доволен: жизнь начиналась хорошо!

36

С Платоном Гурин не встречался. То ли трудное полуголодное время тому причиной, то ли редакционная круговерть не позволяла выбраться, то ли он окончательно остыл и не испытывал к Платону того влечения, которое было у него прежде. Наверное, все-таки последнее.

Еще будучи в армии, Гурин удивился тому, как он спокойно отнесся к судьбе Платона, когда мать, зная былую Васькину привязанность к дяде, написала ему подробное письмо обо всем, обо всех — и в том числе о Платоне: