Плацдарм

— Да все об этом уже знают! Вы ударите на северо-восток, а наши — на северо-запад.

Это «наши» покоробило Крутова. Кем они нас считают, мелькнула мысль? Наши, ваши…Теперь, когда коридоры закрылись, мы все в одной лодке.

Танки грохотали по проезжей части. Крутов вспомнил, как после отступления его батальон занимал позиции на левом берегу реки Москвы. Тогда впервые он осознал, что может остаться здесь навсегда, что эта земля — его новая родина, которую надо защищать. Но на этой земле живут люди, и как они примут его? Когда он станет своим среди них, и станет ли вообще?

— Смотри, как забавно, — Володя показал вперед, на часть здания, слабо освещенную фонарем, — никогда не думал, что увижу такое.

Стену трехэтажного дома почти на всю его высоту занимали два огромных плаката со Сталиным и Троцким. По воле тех, кто устанавливал плакаты, вожди смотрели друг на друга — Сталин с обычным прищуром, а Троцкий — прямо, с большими зрачками за стилизованным пенсе.

Крутов промолчал — он хорошо помнил московские процессы, и ему до сих пор было странно, что Троцкий остался руководителем Восточного Союза. Он не сомневался, что этому есть объяснение, просто в суматохе боевых действий политинформации не находилось времени…

— Да, интересно получилось, — Володя наклонился ближе к Крутову, чтобы тот лучше его слышал, — надо же, значит, у вас Троцкий — предатель революции, злейший ее враг. Как же так получилось?

Крутов оставил вопрос без ответа.

— Знаешь, что странно, — продолжил Володя, бросив на майора быстрый взгляд, — у вас почему-то никто не хочет об этом говорить. Кого ни спросишь, уходит от ответа, переводит разговор на другое. Почему? — спросил он с неподдельным интересом, — это что, запретная тема для вас?

— Да что тут обсуждать? — вырвалось у Крутова, — у нас так, у вас по-другому. Это все прошлые дела, зачем ворошить?

Сказав это, он тут же почувствовал досаду — опять «у нас» и «у вас»… Но вот зачем поднимать это? Ведь как-то все утряслось, воронки больше не ездят по ночам, и слава богу. А то, что случилось в тридцать седьмом — ну, может быть, так и надо было. В любом случае, это не моего ума дело…

— Ты ведь не подвергаешь сомнения решения партии? — спросил Крутов. Ему показалось, что он наконец, нащупал твердую почву под ногами.

— Нет, конечно, — тут же согласился Володя, и оглянулся — плакаты с Троцким и Сталиным остались далеко позади. — Еще пять минут, и поворот на Мещанскую, — проговорил он и тут же добавил: — но любому решению партии предшествует дискуссия, разве нет? У нас, по крайней мере, так.

А у нас на собраниях зачитывают передовицы «Правды», подумал майор, и всех это устраивает. Что, разве без собраний мало дел? Он собирался уже сказать это, но Володя его опередил:

— Я читал ваши газеты за тридцать седьмой год. Вы правда верите во всю эту чушь в право-троцкисткий блок, и что Троцкий хотел реставрации капитализма?

Крутов вскипел.

— Вот что, Володя, ваши газеты я тоже читал. Вы правда верили в мировую революцию? В то, что немецкий пролетариат восстанет, как только фюрер нападет на Советский Союз? Может, поэтому вы откатились до Урала, как думаешь? Может, вы слишком много дискутировали вместо того, чтобы решать и делать?

Володя, не ожидавший такого отпора, с удивлением смотрел на него.

— Вперед посмотри, — напомнил Крутов, — поворот не проехали?

— О, черт, — воскликнул тот, глянув вперед, — проехали!

Майор дал команду «стоп, колонна». Танки один за другим замерли. Крутов видел только середину колонны — там, где ее освещал одинокий фонарь. В ее свете ИС-3 с его щучьим носом, приземистой башней и огромной пушкой казался хищным чудовищем, неизвестно как оказавшимся на улицах города.

— Назад надо, — виновато сказал проводник, в пылу спора пропустивший поворот на Мещанскую.

Крутов, чертыхнувшись, отдал приказ водителю. Собой он тоже был недоволен — ввязался в бессмысленный разговор. Несвоевременный, тут же поправил он сам себя, а не бессмысленный.

Загорелись фары. Танк взревел и начал разворот. Через несколько минут колонна уже двигалась по Мещанской.

На атакующие позиции танки майора Крутова вышли ближе к рассвету. По плану первыми должны были двигаться тридцатьчетверки, роль тяжелых танков заключалась в подавлении долговременных огневых точек, выявленных при атаке. В первых лучах солнца блеснул купол церкви в Мытищах — ориентир танкистам при движении. Церковь уцелела, потому что боев здесь не было — армия Восточного Союза, оставив столицу в сорок первом, не сумела создать здесь оборону и откатилась дальше, за Волгу.

Как всегда перед атакой, на позициях царило оживление. Командиры на картах уточняли цели, бойцы проверяли оружие. Крутов заметил знакомого командира роты тридцатьчетверок, капитана Самонина, и подошел к нему.

— Ну как, капитан, настроение? — спросил он, поздоровавшись.

Тот, затянувшись папиросой, ответил в тон:

— Погоняемся завтра за румынами — говорят, бегают они быстро. Ты, я слышал, тоже в деле?

— Как всегда. Но ты, конечно, шустрее.

Самонин хмыкнул.

— Это пока топливо есть.

— А что, с ним проблемы? — удивился Крутов.