Плацебо

Ё. спокойно идет в своих военных ботинках и жует жвачку, подходит к Пус и говорит:

– Привет, красавица.

Пус улыбается ему до ушей.

– Добрый день, уважаемый Ё., – Пус моргает своими коровьими ресницами, намазанными дешевой тушью. Она вытирают руки о фартук, и ее невозможно большой живот кажется еще более невозможно большим.

Ё. смотрит на нее, усмехнувшись, и наслаждается ее смятением…

Она заправляет прядь волос за ухо. Волосы у Пус длинные, заплетены в косы, русые.

Ё. все еще смотрит на нее и что-то шепчет.

Никто из нас не слышал, что он сказал, но сам факт его появления вызвал тревогу. Нула и Вальтурис ясно дали понять: задача Ё. и Е. – появляться в любой момент времени и устраивать проверки, провоцировать, обманывать, давить…

И вот он просто проходит мимо, что-то говорит кухарке, и она выключает недоваренную бурду и второпях уходит вместе с ним. К порошковой каше положено яблочное желе, ломтик хлеба, сыра. Калораж высчитан сообразно возрасту, полу, деятельности! Так никуда не годится. Завтрак еще не подали, куда они ушли?

Комната наполняется дымом, становится нечем дышать…

Я не успеваю прийти к какому-то выводу, как вдруг…

…Вдруг я упала лицом в кашу и стала тонуть. Так глубоко я еще никогда не падала. Никто не сможет меня вытащить. Я внутри каши, каша внутри меня, все мы каша, а внутри у нас тоже каша. Я уже не голодна. Я чувствую, что со мной что-то не так. Кто-то разрезал мою грудную клетку, пока я спала, и сунул внутрь жабу, она квакает-квакает-квакает, заглушая биение моего сердца, а вместо мух ловит своим длинным языком электрические импульсы. Жаба становится больше, сил становится меньше. Она вся покрыта волдырями, и я тоже. Я – волдырь. Разве волдырь умеет дышать? То-то же. Я не дышу, я не умею. Ой, как щекотно. Маленькие серые человечки карабкаются по моим барабанным перепонкам, кто-то даже умудрился пролезть через глазницы. Они сделаны из сажи, они наматывают мои мысли себе на пальцы и тянут в разные стороны. Они играют. Им весело.

Какие-то белые тени. Чего они от меня хотят?

Мой рот расплавился, слова убегают от меня, в голове пожар – слова пытаются спастись, хотят оказаться у меня во рту – спрятаться, а рта больше не существует.

Я не могу пошевелиться. Уже прошла вечность. Кажется, я ветряная мельница. И у меня есть цель. Я должна словить розовое облачко, розовым облачкам здесь не место, мне нужно зерно. Я должна ходить, не летать. Но я не могу даже пошевелиться.

Вдруг рот снова на месте, и из него вырываются слова. Предатели! Куда вы?

Я стою на сцене.

– Я несчастна! – громко и мелодично протягиваю я. – Ах, как несчастна!

Где же аплодисменты? Почему свет прожекторов превращается в узкий луч фонарика в руках белого пятна?

Почему меня пытаются сломать? Я такая хрупкая, что они делают? Пытаются согнуть мои руки? Это невозможно. Кто они такие? Мой рот снова исчез.

– Я несчастна, – говорит мой правый глаз.

– Я несчастна, – говорит мой левый глаз.

* * *

Грудная жаба ушла так же неожиданно, как и пришла. Раньше со мной такого не бывало. Дико болела голова. Я попыталась встать с кровати, но почувствовала тошноту. Как я оказалась в кровати? Свет слишком яркий. Слепит. На прикроватной тумбочке – белый конверт.

Как будто… музыка играет? Это какая-то навязчивая мысль. Не может такого быть.